Гордиев узел. Современная японская научная фантастика
Шрифт:
«Дали» старательно пережевывал пищу, его мощные челюсти гурмана без устали двигались вверх-вниз.
— Доктор, вы попросите за меня, ладно? — Голос Виви звучал так гладко, будто его смазали маслом. — А то дедушка меня совсем не слушает.
— Вечно она чего-нибудь хочет, просто беда, — сказал «Дали» и посмотрел на «Меня» со значением. — Ни в чем не могу ей отказать.
— Да нет же! Пусть доктор женится на мне и заберет меня в TOKYO.
Тут настала моя очередь прийти в замешательство.
Да, она безусловно «Мне» нравилась. Но для таких барышень влюбленность
Виви закипала, все больше и больше теряя контроль над собой. У «Меня» зародились нехорошие предчувствия.
— Все, Виви, хватит, пора спать. Я, с вашего позволения, тоже отправлюсь в свою комнату, — «Дали» с трудом водрузил грузное тело на костыль. — Доктор, вы уж вразумите ее, пожалуйста.
— Нет, нет, нет, ни за что! — закричала Виви.
Дальнейшее было делом нескольких мгновений. Она вся будто одеревенела, потом схватила со стола нож и попыталась вонзить лезвие в мягкую, округлую грудь.
«Я» ожидал чего-то подобного, поэтому сумел опередить ее на доли секунды. Выбив нож из рук Виви, «Я» прокричал «Дали»:
— Дайте мне костыль!
Честно говоря, «Я» сам не ожидал такого эффекта: приступ моментально сошел на нет.
— А ну отдай! — прорычал «Дали». Его глаза сверкали нехорошим блеском. Он отобрал у внучки костыль, бросая на нас обоих исполненные ненависти взгляды.
«Я» знал, что еще Сальвадор Дали испытывал особую психологическую тягу к этому предмету. Существует легенда о том, что вид старых, обшарпанных костылей, забытых в кладовке на чердаке, так потряс его, что он до полусмерти избил свою спутницу. Костыли часто появляются и на картинах Дали. Это опора, на которой держится его текучий, расплывающийся мир, важный предмет в его символическом реквизите.
Дед и внучка некоторое время не двигались с места, пытаясь испепелить друг друга взглядами, словно охваченные ревностью любовники. Виви первой пришла в себя и выбежала из столовой, закрыв лицо руками.
Видимо, костыль имел символический смысл и для «Дали»: он был подпоркой, с трудом удерживавшей его рассудок от падения в бездну безумия. Но при случае мог вызвать приступ одержимости и гнева. Опасное приспособление.
История с костылем внезапно обнажила застарелую бессознательную неприязнь, поселившуюся в этой семье.
Ужин был окончен.
Как бы там ни было, следовало отыскать Виви. Допрошенный «Мной» слуга сообщил, что она только что уехала куда-то на машине. «Наверняка изволили в город отбыть, куда же еще. Вы попробуйте съездить в тот паб, где художники собираются».
«Я» сунул несколько монеток в подставленную ладонь и выбежал за ворота.
Колония художников во владениях семьи «Дали» разрасталась как снежный ком. И этот городок, ветвящийся вокруг одной-единственной главной улицы — а кроме него в округе и вовсе не было ничего примечательного, —
В воздухе паба, насквозь пропитанном дымом и пьяной многоголосицей, табачная вонь смешивалась с запахом марихуаны.
В общей кутерьме выделялась группа людей, безмолвно застывших в растительной медитации, — дадаисты, последователи Джорджо де Кирико [51] . Какая-то парочка занималась любовью, прижавшись к столбу, их сплетенные тела были испещрены татуировками вьющихся лиан и змей. Обойдя их, «Я», наконец, добрался до издали облюбованного «Мною» столика, пустовавшего в углу.
51
Джорджо де Кирико — итальянский художник, один из основателей метафизической школы живописи.
В темном закутке вповалку лежали люди в нарядах одинакового синего цвета — монохромисты. На свету копошился клубок тел в алых одеждах — еще одна группа адептов того же течения.
Стремительно двигались по залу футуристы, превозносившие скорость как первейшую ценность в жизни. Они вели свои дискуссии на особом наречии, быстроязе, звучавшем абракадаброй для непривычного уха.
Особой наглостью отличалась компания приверженцев оп-арта. Среди них был человек, с ног до головы обмотанный грязными тряпками наподобие мумии. От него несло гниющей плотью, как от протухшей говядины.
— Не угостишь рюмочкой? — ко «Мне» подошла девушка из группы фовистов. — Ты сам-то из какого течения?
— Как видите, — через силу улыбнулся «Я», придвинув к ней бутылку рома.
— Да уж. Одежка у тебя — полное дерьмо. Ни капли фантазии. Одна практичность на уме, тоска зеленая. Эх ты! — Она принялась отчитывать меня без особого, впрочем, энтузиазма. А потом, воскликнув: «Ой, да вот же мой парень!» — вскочила со стула и двинулась навстречу пожилому мужчине — это, надо полагать, и был ее приятель.
«Я» облегченно вздохнул: ходят слухи, что фовисты в большинстве своем — волки-оборотни. Девушка беседовала со своим кавалером, в котором было что-то от устаревшей модели робота. Кубист, не иначе. Улучив паузу в разговоре, она подмигнула «Мне» и ух-мыльнулась, обнажив клыки. «Мне» сделалось как-то не по себе.
«Я» в который раз подумал, что по земным представлениям о здравом рассудке все эти ребята-художники распрощались с ним давным-давно. Атмосфера, царившая в пабе, больше всего напоминала палату психушки, где «Мне» довелось одно время работать.
— Ты один? Можно присесть? — на смену фовистке к моему столику подошла совсем молоденькая девушка.
— Ты кто?
— А мы встречались. Не помнишь — в усадьбе «Дали», в гардеробе?
— А, так это ты сидела у входа? Не знаешь случайно, где сейчас Виви, внучка хозяина?
— Небось умотала на машине со своими ухажерами.
— Знать бы куда... Очень надо ее найти.
— Брось, не пытайся даже. Фиг ты ее найдешь в такой огромной пустыне.