Гордость Карфагена
Шрифт:
— К сожалению, я не могу исполнить твою просьбу. Я только скромный магистрат — один среди многих. В любом случае, римские солдаты не подчиняются нам. Охранники выполняют приказы только своих командиров...
— Брат, ты не знаешь, насколько изворотлив мой ум, — перебил его Силен. — Скажи мне да, и мы придумаем, как выпустить пленника на волю.
Какое-то время Диодор угрюмо молчал, а затем вдруг сердито вскричал:
— Это просто немыслимо! Ты сидишь передо мной и говоришь такие вещи! Предлагаешь мне безумие, за которое меня потом распнут на кресте! Мой ответ отрицательный! Я не сделаю того, что ты просишь.
Имко не вспоминал о девочке из Сагунтума уже несколько месяцев. И тут вдруг стал видеть сны с ее участием, и, однажды начавшись, они быстро превратились в постоянное мучение. Он видел ее такой, какой она была при взятии города. Он вновь переживал те мгновения, когда нашел ее в трубе над очагом. Имко снова и снова горевал о ее судьбе, желая отвернуться и уйти. Но он не мог оставить ее на поругание. Затем девочка стала появляться в лагере, в его палатке, у ложа, на котором он спал. С каждой встречей она обретала все большую осязаемость, пока не явилась во плоти и не принялась беседовать с ним на разные темы. Она сказала, что пришла так далеко в надежде получить ответ на свой вопрос: по какому праву он убил ее. Он что, был богом? Кто позволил ему распоряжаться ее жизнью?
Вака попытался объяснить, что рассек ей горло не из жестокости и злобы, не в наказание, а совсем наоборот. Это был дар милосердия, учитывая те обстоятельства, в которых он нашел ее. Смерть спасла ее от огромных страданий. Но девочка закатывала глаза вверх и вновь сверлила его скептическим взглядом. Она показала ему шрам на горле и спросила, похож ли рубец на подарок, за который ей следует благодарить его. Со временем она узнала его лучше и осмелела настолько, что начала выражать свое презрение в обидных шутках и словах. Девочка искажала правду и меняла все светлое на темное. Он убил ее из жалости, но вместо доброго вознаграждения получил лишь новые муки. Короче, ему опять «повезло».
Из-за ее постоянных визитов он почти не заметил передышки на морском побережье. Отдых пролетел как сон — точнее, как кошмар. Когда по армии прошел приказ о выдвижении вперед для перехвата римского диктатора, Имко застонал от тоски. А как тут было не расстроиться? Ему надлежало оставить в обозе свою добычу. Его зрение только недавно восстановилось до нормального состояния, хотя зубы по-прежнему качались в деснах. Руки и живот вернули прежний объем, но он оставался лишь тенью прежнего себя. Он так и сказал своему командиру отряда. Из его груди сочилась мокрота, лобковые вши не давали покоя, и ноги все еще гнили после болотной авантюры. Кроме того, Имко напомнил, что его зрение ослабло и что он вряд ли сможет отличать друзей от врагов на поле боя — небольшая ложь среди моря правды. Возможно, она и спасла его от тягот нового похода.
К изумлению Имко, командир отряда отмахнулся от него рукой и велел ему присоединиться к охране, которая следила за порядком в оккупированном городе и оберегала склады с награбленной добычей. Через несколько дней, наблюдая за армией, удалявшейся к горизонту, Имко понял, что свалял дурака. Он остался вместе с небольшой группой воинов защищать обоз, орду мародеров и рабов и, что главное, огромное богатство. В то же время африканцев окружали многочисленные местные жители, недовольные тем, что их выгнали из своих домов. Первая неделя прошла в тревожной оценке каждого облачка пыли на суше и каждого корабля на море. Имко целыми днями не спускался с дозорной башни, потел под безжалостным летним солнцем и изводил себя проклятиями за то, что напросился в охранники. Он опять подставился под удар. А ведь хотел, как лучше. Вечерами его терзали сомнения. Что, если армия не вернется? Что, если новый диктатор победит Ганнибала? И если такое случится, то сколько времени понадобится римлянам, чтобы отыскать их здесь и захватить в плен?
Однако каждое следующее утро начиналось так же тихо, как и прошлое. Отряды кавалерии приезжали и уезжали, доставляя в лагерь награбленную добычу. Солдаты посменно вели наблюдение. Один день перетекал в другой без перемен и новостей о большой битве. Сидя в тени сосны на прибрежной окраине лагеря, Имко наслаждался покоем, которого он не знал уже долгое время. Запах соленого воздуха, шелест волн, ласкавших берег, вид рыбацких лодок, вытащенных на песок, проворные маневры птиц, летавших вдоль линии прибоя! Все тут казалось слишком спокойным после тех жестоких сцен, в которых он участвовал почти два года. Его блаженству не было бы границ, если бы не хмурые горожане, слонявшиеся вокруг, и призрачная девочка, нашедшая выход в физический мир. Убежав из его снов, она теперь посещала Баку наяву при свете дня. Она делала что хотела и докучала ему своими разговорами.
В первый раз он увидел ее вечером. Патрулируя лагерь и осмотрительно оглядываясь, Имко заметил бродячую собаку. Она уверенно пробегала мимо домов и лачуг, как будто знала это место. Тем не менее ее взгляд предполагал, что территория ей не знакома. Собака с обгрызенным ухом была ужасно грязной. Шерсть местами стерлась до шкуры. Розовый язык устало свисал с левой стороны пасти. Пугливые движения собаки развеселили Имко, и он мягкими жестами рук подозвал ее к себе. Но когда собака приблизилась, он передумал общаться с ней и бросил в нее камень.
— Трусливое животное.
И тут неподалеку от него раздался голос:
— Кто ты такой, чтобы называть это животное трусливым?
Вака увидел девочку, сидевшую в тени. Она напомнила ему, что он сам недавно отказался от похода из страха перед новыми невзгодами. Разве он не трусливее собаки? Разве он не жаловался ежедневно на судьбу, всегда страшась следующих битв, болезней или ранений? Если Имко так сильно ненавидел войну, то почему он не оборвал бег собственной жизни, как когда-то сделал это с ней? Она сказала ему, что хотела бы лучше умереть от похоти воинов, чем от дрожащей руки трусливого мужчины, который якобы спасал ее. Однако он не дал ей выбора. Она не знала более лицемерного мужчины, чем он. Имко убивал, когда убивать было легко, но любой подвиг, на который он претендовал, являлся лишь трусливой реакцией на трусливые мысли. Его назвали героем Арбокалы?
— Это просто фарс, — сказала девочка.
К концу первой недели она стала появляться даже в полдень. Она приставала к Имко на виду у других солдат, которые из уважения к нему и, возможно, из жалости не обращали на нее внимания. Эта девочка-призрак буквально доводила его до бешенства своими разговорами. Она знала все его тайные мысли. Она понимала действия Ваки с такой полнотой, что часто ставила его в тупик. Как ей удалось узнать столько подробностей его жизни? Казалось, что она успела пообщаться с его сестрами и матерью, оставшимися в Карфагене. Когда Имко задал ей эти вопросы, она ответила, что у мертвых имеются свои источники информации, неизвестные живым. Мистическая чушь, подумал он.
Однажды вечером девчонка разозлила его до такой степени, что он сбился с пути, пока шагал к реке, в которой купался почти ежедневно. Купание было единственным способом, помогавшим избегать удушливого жара, и ему больше нравилась проточная вода реки, чем море. Девочка отвлекла Имко своими домыслами о том, как его мать отнеслась бы к трусости сына, проявленной во время кампании. День выдался гнетуще жарким. Лучи солнца били вниз и, словно горячие пальцы, массировали его кожу. Он сбросил тунику, перекинул ее через плечо и зашагал в бесстыдно обнаженном виде. Прежде чем добраться до берега реки, ему пришлось продираться через кустарник. Внезапно Имко обнаружил, что стоит на вершине обрыва. Взглянув на изгиб реки, он понял, что до спуска ему нужно было пройти большое расстояние. Подумав, что пот усилий сделает купание еще приятнее, он зашагал вдоль обрыва и вдруг увидел ее.