Горечь победы
Шрифт:
Усевшись в любимое вольтеровское кресло с истершейся тканью на спинке и сиденье, стоявшее перед горевшим камином, старый Зиберт сказал:
– Садись рядом, Пауль. Я тебе кое-что расскажу…
Приподнявшись, взял с каминной полки с тускло блестевшими бронзовыми подсвечниками любимую кленовую трубку, которую раскуривал лишь в крайних случаях. Это было еще одно доказательство, что дед волнуется. Герхард принялся набивать трубку душистым английским табаком, старательно уминая его узловатыми старческими пальцами, которые
Пауль, подтащив второе кресло к огню, достал сигареты и щелкнул зажигалкой, взятой с того же камина. Аккуратно поставил ее на край полки. Уютно устроился в кресле, приготовившись к длительному разговору. Дед наклонился к огню. Ловко прихватив уголек щипцами, прикурил трубку. Несколько раз пыхнул ею и заговорил, выпустив тонкую струйку дыма:
– Ты знаешь, что я был на войне…
Внук удивленно сказал:
– Да, дедушка. Ты служил в ПВО Берлина. Это я знаю с детства…
Старик покачал головой и скупо улыбнулся:
– Пришло время рассказать тебе правду, мой Пауль. Я чувствую, силы оставляют меня и Господь отвел мне совсем мало времени. Выслушай меня не перебивая…
Внук замер на стуле, словно сеттер на охоте и весь обратился в слух. Он даже про сигарету забыл и та тлела в его пальцах, чуть дымя. Зиберт вновь выпустил дым. Быстро и остро взглянул на Пауля. Четко рубя слова произнес:
– Ни в каком ПВО я не служил! После гибели под американскими бомбами в Дрездене в сорок четвертом году твоей бабушки и двух моих старших сыновей, я отвез твою полугодовалую мать, чудом оставшуюся живой, в Гамбург к своей матери. Чего мне это стоило…
Герхард снова затянулся дымом. Выдохнул сизое облачко и какое-то время молчал. Его глаза смотрели в огонь, но казалось, что он видел разбомбленные немецкие города и крошечную плачущую девочку на своих руках, которую он неловко кормил из бутылочки. И огромный баул с вещами на заднем сиденье «опеля»… Внук не рискнул его потревожить. Старик заговорил сам:
– Именно моя мать воспитывала Магду до самой своей смерти. После взятия русскими Берлина я бежал в Испанию. Подделал документы, чтобы избежать преследования после войны, но они оказались не очень надежными, хотя я и прожил по ним несколько лет. Нашел таких же как я, скрывавшихся от преследования со стороны русских и американцев. Мы начали помогать друг другу. Я вернулся в Германию с помощью старых связей и денег. Наши люди помогли мне устроиться журналистом, получить новый паспорт на новое имя. Наша настоящая фамилия Реккерт…
У Пауля округлились глаза. Он заметно побледнел и прошептал:
– Надеюсь, дед, что ты не служил в СС…
Герхард Зиберт усмехнулся и покачал головой:
– Нет, мой мальчик! Я служил в абвере. Хотя после ареста Канариса нас и передали ведомству Гиммлера, но я не был наци. От ареста меня спасло то, что во время чистки абвера я был в тылу у русских на Кавказе!
Пауль еще больше раскрыл рот от изумления. Зиберт вздохнул:
– Я бы тебе этого никогда не рассказал, если бы ты не ехал в Чечню.
– Ты там был?
Старик
– Да, мой маленький Пауль. Почти два года. И я хочу научить тебя, как выжить в тех страшных местах, среди дикого народа, где все мужчины мечтают об убийстве неверных и их ограблении, где преданность переплетается с предательством, а зависть к богатству и силе другого приводит к убийству. Там выживает только сильнейший!
Дед вновь замолчал. На этот раз надолго. Внимательно разглядывал лицо и широкие плечи Пауля, а тот не решился поторопить его, хотя был заинтригован рассказом. Наконец старик произнес:
– Я много внимания уделял твоему воспитанию. Ты занимался восточными единоборствами, русским языком и стрельбой. Я почему-то чувствовал, что рано или поздно тебе все это может пригодиться. Все, что пишет про чеченцев наша пресса да и ты сам, полный абсурд. В нем нет ни слова правды. И те кассеты, что тебе передали, обычный монтаж. Я проверил, но не захотел тебя расстраивать… – Помрачнев, добавил: – Если бы эта нация жила где-нибудь рядом с Германией, ее пришлось бы уничтожить, иначе бы погибла Германия. А теперь слушай…
Моя зондеркоманда условно именовалась «Предприятие Шамиль». Она была сформирована в октябре 1941 года при «Бранденбурге – 800», в лагере «Гросс Ян Берге», что в шестидесяти километрах от Берлина. Фактически это была первая разведшкола, набранная из тех, кто сам сдался в плен. Первая группа из тридцати трех человек была завербована еще в Лукенвальде. Людей становилось все больше. Агенты были сведены в три учебные группы по 30-35 человек по принципу национальных землячеств. Команду составляли агенты, подготовленные для ведения подрывной работы в тылу Красной Армии на Кавказе.
До войны в Чечне и Ингушетии часто вспыхивали восстания, направленные против Советской власти. Чеченцы умело использовали удобства горного рельефа, где сопротивление было трудно ликвидировать силами регулярных воинских частей. Тейповая система и круговая порука мешали созданию колхозов. Горцы упорно сопротивлялись проникновению чужой культуры, но они старались обучить своих детей русскому языку. При вооруженной подпольной борьбе знание русского языка помогало местным жителям. Русские же не очень стремились выучить вайнахскую речь и порой жестоко платились за болтовню. Мы, немцы, использовали ненависть чеченцев к русским.
Бывшие пленные успешно изучали подрывное дело, стрелковое оружие, топографию, рукопашный бой, правила пользования фиктивными документами, лыжной и горной подготовками. Программа была рассчитана на девять месяцев. В конце июля сорок второго года первая группа диверсантов, состоявшая из адыгейцев, карачаевцев, кабардинцев и черкесов под руководством фельдфебеля Морица была заброшена в район Майкопа. Надо сказать, что обучать их было сложно. Эти горские народы не любят изучать сложные механизмы, надеются больше на физическую силу, хитрость и умение метко стрелять, но они были вынуждены смириться под нашим давлением.