Горечь победы
Шрифт:
Он крался среди развалин и многоэтажек вслед за боевиками. Каждый шаг давался с трудом. Грассер боялся наступить на мину, хотя чеченцы и уверяли его в безопасности прохода. Часто встречались настоящие сплетения из перекрученной взрывами арматуры. И тогда он шел еще осторожнее, боясь зацепиться и вызвать шум. Тщательно оберегал сумку с кинокамерой от случайных ударов. Впереди и сзади шли люди одетые в гражданку. Их было пять. У каждого имелся в руках автомат. У Грассера оружия не было, зато он был одет в новенький камуфляж, а его светлые волосы надежно прикрывала черная шапочка.
Впереди остановились. Самый крайний боевик тронул Пауля рукой за плечо. Когда журналист среагировал, указал вперед. Сидаев подзывал его к себе. Грассер осторожно обошел двух стоявших впереди чеченцев и подошел к Аслану. Тот указал рукой на широкую дорогу впереди:
– Это улица Первомайская. По ней каждое утро идет инженерная разведка русских. Сейчас мы установим фугас, а утром ты снимешь вон с той высотки, как они подорвутся. Это месть за смерть наших товарищей, погибших в горах при обстреле русской артиллерии…
Паулю показалось немного странным то обстоятельство, что они мстят саперам, а не артиллеристам, но он ничего не сказал…
Утро оказалось холодным. Всю ночь пришлось провести в полуразбитом доме. Аслан объяснил, что утром будет роса и любой след станет заметным. Журналист пожалел, что боевик не сказал ему этого раньше и он не захватил свитер. Грассер основательно продрог. Посиневшие от холода губы дрожали. Руки и ноги замерзли. Аслан приволок ему откуда-то обрывок ковра и накинул на плечи. Сам он укрываться не стал. Чеченцы сидели в комнате рядом на разбитой мебели и вовсе не казались замерзшими. Пауль понял, что они к таким перепадам температур привыкли.
Немного согревшись, он начал сонно ежиться и зевать, сидя на балконе полуразрушенного дома. Здесь находился полуразбитый шкаф, старое продавленное кресло и много мусора. Среди этого разгрома немец еще ночью оборудовал отличную позицию для установки кинокамеры. Ее фактически невозможно было заметить снизу, зато она смотрела точно на место закладки фугаса. Грассер смотрел вниз, наблюдая, как солнечные лучи медленно показались на востоке и серое утро начало отступать под его живительным светом. Роса действительно была обильной.
Показался край солнца и каждая капля нестерпимо сверкала под лучами, слепя глаза и от этого природа, уже основательно тронутая рукой осени, казалась нарядной, словно новогодняя елка. Да и руины в солнечном свете уже не казались мрачными.
В шесть ноль-ноль из-за поворота показался русский БТР. На балкон тотчас выполз Сидаев и протянул немцу бинокль. Урча мотором, машина тихо двигалась посредине улицы. Впереди медленно шли саперы со щупами, обмениваясь жестами. Когда русские приблизились к мусорной куче метров на двести, журналист включил камеру. БТР и люди медленно двигались вперед. Камера бесстрастно снимала. До места установки фугаса оставалось метров пятьдесят. Боевики за спиной Грассера застыли. У Аслана в руках появился пульт с моргающей красной точкой. Смуглый тонкий палец застыл над кнопкой. Сидаев не моргая следил за саперами. Тихо шепнул Паулю:
– Сейчас мы им устроим…
И тут из ворот частного дома вышла женщина с маленькой девочкой, одетой в небесно-голубую курточку. Держа ребенка за руку, она пошла вдоль улицы навстречу саперам. Девочка держала в руке яркого пушистого зайца и о чем-то спрашивала женщину, часто поднимая черноволосую головенку.
Пауль оцепенел от ужаса: «Неужели они смогут взорвать фугас?». Немец повернул голову к Аслану и шепотом сказал:
– Там ребенок…
Тот спокойно ответил:
– На все воля Аллаха.
БТР поравнялся с кучей мусора, где был заложен фугас, одновременно с женщиной. Палец Сидаева опустился на кнопку вместе со словами:
– Аллах Акбар!
Раздался сильный взрыв. За дымом и пылью ничего не было видно. Но Грассер заметил взлетевшую вверх яркую игрушку. Русские саперы открыли стрельбу во все стороны. Аслан дернул за руку застывшего Пауля. Яростно крикнул:
– Уходим! Сейчас приедет чеченский ОМОН и будет обыскивать развалины.
Грассер выхватил камеру из обломков шкафа, автоматически отключив ее. Еще раз взглянул на место взрыва. Женщина лежала не шевелясь, а ребенка он не увидел. Яркая игрушка лежала на дымившейся броне. Сидаев нетерпеливо потянул его за собой. Уже на ходу Пауль забил кинокамеру в сумку. Они побежали по лестнице, потом через развалины. Четверо боевиков прикрывали их, но до стрельбы дело не дошло. Саперы ждали ОМОН.
Пауль, добежав до дома на улице Лермонтова и задыхаясь от бега, спросил Аслана:
– Зачем вы это сделали? Ведь вы борцы за веру. Причем тут дети?
Чеченец ответил совершенно спокойно:
– Если на пути Аллаха погибнет девочка, то она попадет в рай.
Журналист подумал: «Где-то я это уже слышал». Но мысль тут же исчезла, уступив место воспоминанию о взрыве. В голове вновь и вновь мелькал яркий пушистый заяц на броне. На душе было плохо, словно это он сам убил ребенка. Вера в справедливость повстанцев несколько пошатнулась. Грассер упал на кровать и мгновенно вырубился, так и не успев снять кроссовки…
Пауль проснулся после обеда. Аслан сидел на соседней кровати и спокойно чистил автомат. Улыбнулся, глядя на журналиста:
– Привыкнешь! Жизнь и смерть ходят рядом. Сейчас пообедаем и поедем в город на Центральный рынок. Сегодня там будут люди Абу-Идриса. Забери вещи с собой, ты уже не вернешься в этот дом.
Все та же молчаливая женщина накрыла стол и вышла. Хозяина не было. Видимо куда-то ушел. Утреннее происшествие уже не казалось Грассеру таким ужасным. Он с аппетитом ел суп из фасоли и жареную баранину со свежими помидорами. Съел на десерт пару кистей винограда, переговариваясь с приехавшим братом Сидаева – Бесланом. Тот красочно, явно рисуясь, рассказывал о своих «подвигах». Некоторые подробности заставляли журналиста невольно вздрагивать, но он ни словом не показал своего возмущения. Запоминал и кивал, иногда вставляя пару-тройку слов.
До рынка Сидаева и Грассера подвез Беслан. Пауль ехал в машине на заднем сиденье и с интересом оглядывался вокруг. Грозный выглядел ужасно, там и тут встречались разбитые здания, заросшие бурьяном пустыри, изрешеченные осколками и пулями бетонные столбы. Всех ужаснее выглядела русская церковь. Ее практически не было. Лишь торчащий над остатками стен крест указывал, что это храм божий.
Пауль осторожно снимал из машины на маленькую видеокамеру места, где проезжали. Аслан ни слова не сказал на это. Оборачивался с переднего сиденья и молча смотрел. Несколько раз немец видел российские блокпосты с написанными краской номерами на мешках с песком или прибитой к чему-нибудь фанере. Солдаты в бронежилетах и касках, с автоматами на груди, провожали их глазами, но не останавливали. Высадив брата и немца у центрального входа, Беслан поехал обратно.