Горечь победы
Шрифт:
– Разве ты не хочешь стать богатым? Я клянусь, что говорю правду! Помоги мне бежать и я поделюсь с тобой!
Темрикоев молчал. Распахнув дверь, указал рукой внутрь:
– Заходите…
Сердце журналиста упало: омоновец не клюнул на его посулы. Впереди ждал скандал и весьма вероятное увольнение с газеты. И это в лучшем случае. В худшем, ему предстояло сидеть в русской тюрьме. Пауль вдруг понял, что Штайнер моментально открестится от него и денег он в этом случае не получит. Немец запаниковал и в этот момент решение пришло. Уже входя в камеру, он сказал:
– Мой дед воевал в этих местах!
Чеченец тут же спросил:
– Где?
– Они базировались в Агишбатое. Его звали Герхард Реккерт…
Фамилия ничего не говорила Мовсару, но вот имя… Он, уже готовый захлопнуть дверь камеры, остановился на мгновение, а затем все же закрыл, ни о чем не спросив.
Грассер прошел к голым нарам и сел, обхватив голову ладонями. Все было кончено. Он с ненавистью огляделся в тесном помещении без окон и застыл…
Канарис спал на диванчике, неизвестно откуда притащенном его подопечными, вытянувшись на спине и наполовину скинув одеяло. Широкая крепкая грудь то мерно и редко вздымалась, указывая на спокойный сон, то вдруг начинала ходить ходуном от накатившего сновидения. Полковник начинал метаться по постели. Крепкие руки дергались, словно сжимая автомат, пальцы подрагивали и казалось, что даже во сне мужчина нажимает на курок. Лицо сосредотачивалось, словно он выискивал цель. Сквозь полуоткрытые губы виднелся ровный ряд зубов. Но временами суровые складки разглаживались и на лице застывала странная нежность.
Пронзительный зуммер телефона и тело полковника вздрогнуло. В его комнату-кабинет могли звонить только по делу. Не открывая глаз, он протянул руку чуть дальше. Ощупью нашел на тумбочке вначале телефон, а затем и трубку. Подтянул к губам, сонно выдохнув:
– Канарис…
Сон мгновенно пропал, едва он услышал:
– Журналиста взяли!
Полковник открыл глаза, машинально взглянув на часы. Было семь утра. Он сел на диванчике и покрутил головой, стряхивая сон окончательно:
– Понял!
Немного послушав, спросил:
– Я на него взглянуть могу?
Ответ видимо был утвердительным, так как Канарис усмехнулся:
– Ладно… После обеда… Хопчик…
Положив трубку на рацию, несколько секунд смотрел на входную дверь. Подумал. Сон пропал, хотя поспать удалось чуть больше трех часов. Канарис повернул голову и наткнулся взглядом на фотографию сына, приваленную к корпусу Р-159. Подмигнул мальчишке:
– Привет, Сашка!
Встал. Энергично двигая руками, прогнал остатки сна окончательно. Вышел из комнаты. Прошел по коротенькому коридору и скрылся в комнатушке с умывальником…
«Канарис» был его позывной. На самом деле звали его Валерий Николаевич Вагурин. Полковник, хоть и был молод, пришел к этому званию от рядового. Короче, вначале шла срочная служба, затем училище, офицерские звания и должности. И несколько лет того, что давно обозначено в газетах, как «горячая точка». Такой точкой для Валерия стала Чечня. Место, где его боялись и проклинали чеченские боевики, и где его же благословляло русскоязычное население…
Стрелок, он же подполковник ФСБ Солдатов Михаил Евгеньевич, сидел за столом, разглядывая иностранный паспорт, когда в кабинет ввели Пауля Грассера. На лицо фэбса была натянута маска. Он не собирался показывать свою внешность этому иностранцу и даже переоделся в форму майора-омоновца. Медвежонок, его всегдашний напарник, отсутствовал по вполне уважительной причине: поехал к высшему начальству получать за обеих встряску. Медведев сам согласился на это рискованное предприятие. Чтоб пробить этого увальня требовалось кое-что побольше, чем вопли начальства! Обычно генералы хрипли от крика прежде, чем хоть слово срывалось с губ Медвежонка. Кирилл очень часто сам соглашался поехать в штаб, чтоб «получить». Возвращаясь, очень довольно говорил:
– Я их довел…
И действительно, после Медвежонка генералы затихали месяца на два-три. А потом все повторялось…
Подполковник Солдатов посмотрел на задержанного и пригласил:
– Присаживайтесь…
Грассер поблагодарил, усаживаясь на стул:
– Благодарю…
Стрелок с минуту разглядывал журналиста, а потом заговорил:
– Мы хотели бы получить ответы на интересующие нас вопросы. С какой целью прибыли? Почему спали в квартире связного бандитов? И куда хотели отправиться дальше?
Пауль с легким высокомерием посмотрел на русского и пожал плечами:
– Я отказываюсь отвечать на любые ваши вопросы, пока сюда не приедет представитель моего посольства.
Михаил усмехнулся:
– Надеюсь, вы понимаете – ваши соотечественники вовсе не в восторге от вашего присутствия на территории Чечни. Нам и так ясно, что западные агентства готовят новый скандал, где российские военные вновь будут облиты грязью и вы приехали, чтоб заснять «зверства»…
Грассер слегка поморщился от напоминания, но ответил твердо:
– Я отказываюсь говорить…
Солдатов вздохнул:
– Что же, как я понимаю, доверительного разговора у нас не получится. В этом случае я могу лишь отправить вас назад в камеру. Помощник германского посла прибудет завтра утром. Дополнительно я вам могу сообщить только одно: посол Германии в Москве взбешен…
Не дожидаясь вопросов, вышел в коридор, оставив дверь приоткрытой. Послышался невнятный разговор и в кабинет вошло двое омоновцев с открытыми лицами. Парень с серо-синими глазами не появился. Грассер встал, понимая, что это его конвоиры. Он несколько сник, судорожно пытаясь придумать хоть что-либо. Вышли на улицу. Солнце сразу ослепило его и журналист прикрылся ладонью, забыв про приказ «держать руки за спиной». Милиционеры не среагировали, лишь посмотрели чуть внимательнее.
Разоружить конвой Пауль, с его подготовкой, конечно мог, но он понимал – уйти ему не дадут. Внимательно разглядывающие его парни возле ворот обязательно начнут стрелять. Да и остальные присоединятся. Погибать ради репортажа не хотелось, даже если после смерти его имя будет греметь по всему миру, как имя героя.
Без пятнадцати девять утра немецкий журналист снова сидел в камере, мрачно размышляя о том, что его ждет. Доброго отношения от посла ждать не приходилось. Тот наверняка уже связался со Штайнером, а редактор конечно же ответил, что журналиста в Чечню не посылал. Грассер не знал, как ему быть. Он уже жалел, что не пошел на контакт с русским милиционером.
Дверь неожиданно открылась и в камеру заглянул тот самый омоновец с серо-синими глазами. Обернувшись на вход, прошипел:
– Пошли! Быстро!
Пауль подскочил и кинулся мимо него к выходу из здания. Мовсар догнал его у соседней двери. Сгреб за предплечье и чувствительно тряхнул:
– Куда?!? Через второй выход надо…
Потянул за собой. Грассер решил подчиниться. К его удивлению в противоположном конце коридора, вровень с полом, имелся узкий лаз. Он был прикрыт щитком из досок. Темрикоев пояснил: