Горная кошка
Шрифт:
— Хорошо, — согласилась Делия и, выйдя на крыльцо, крикнула вслед исчезавшей во мраке Кларе: — Возвращайся поскорей!
Делия подождала, пока автомобиль Клары не выехал на улицу, и затем вернулась в дом. Уже в гостиной она вспомнила, что забыла закрыть наружную дверь, однако это упущение показалось ей таким пустячным на фоне других событий последнего времени, что она даже не попыталась его исправить. Вместо этого она. упала ничком на кушетку и горько зарыдала, хотя не плакала даже в тюремной камере.
Скоро рыдания затихли, плечи перестали вздрагивать, но Делия продолжала лежать, уткнувшись лицом в подушку. Она вспоминала, как там, на тюремной койке, у нее вдруг появилась уверенность, что она наконец постигла суть явлений и вещей.
И вот теперь вся ее вновь обретенная, такая, казалось, стройная система взглядов на мир рухнула!
Люди ее родного города, где жил и работал отец, в котором она и сестра родились, ходили в школу и на танцы, приглашали к себе гостей, — эти люди не постеснялись утверждать, что их мать убила своего мужа. Развеялись последние иллюзии; предстояло многое заново переосмыслить, но в голове царила полная неразбериха. В первую очередь требовалось решить, как быть дальше.
Когда зазвонил телефон, Делия, желая избавиться от назойливого трезвона, сняла трубку, надеясь, что на другом конце провода сестра или Тай, но беспокоили от окружного прокурора и спрашивали Клару. Не зная, стоит ли полностью раскрывать карты, Делия ответила, что Клара вышла из дома двадцать минут тому назад. Повесив трубку, она взглянула на часы: шел уже одиннадцатый час. Доехать на машине до дома священника можно было за каких-нибудь пять минут, и Клара, видимо, скоро должна вернуться. Делия снова прилегла на кушетку.
Она обещала Таю лечь в постель и постараться уснуть, а в тюрьме она дала себе слово впредь неукоснительно выполнять собственные обещания, однако до возвращения Клары нечего было и мечтать о сне.
Делия стала размышлять о том, как поступить им в сложившейся ситуации. Она и Клара, конечно, уедут из Вайоминга. Здесь их ничто не держит. Ну а Тай?
Как быть с ним? Как он в действительности относится к ней и какие чувства она испытывает к нему?
Знает ли он, что судачат о ее матери? А если знает, почему раньше не поставил их в известность? Разве мужчина не обязан быть предельно откровенным с любимой девушкой?
Но вот остановилась какая-то автомашина, не то возле их крыльца, не то у соседей? Может, Клара?
Нет, она поставила бы машину в гараж. Значит — у соседей. Итак, разве не обязан мужчина быть… однако кто-то поднимается на крыльцо, и это определенно не Клара: уж больно тяжела поступь. Делия решила нипочем не открывать, сколько бы ни звонили. Ей бы следовало раньше выключить свет.
Боже мой! Она ведь оставила входную дверь открытой! Шаги приближались. Делия рывком поднялась и опустила ноги на пол. Неожиданно в комнату вошел Руфус Тоул, без обычной вкрадчивой улыбки на мертвенно-бледном лице.
Глава 14
Нетвердой походкой, с трудом переставляя ноги, Руфус Тоул приближался к Делии Бранд. У кресла перед кушеткой, в котором совсем недавно сидел Лем Саммис, он, ухватившись рукой за спинку, остановился. Затем, осторожно двигаясь, обошел кресло и медленно опустился на мягкое сиденье. Делия хотела встать, но колени сделались у нее ватными, и она, отказавшись от первоначального намерения, осталась сидеть и лишь с удивлением молча смотрела на священника.
Не звонким и мелодичным, как обычно, а каким-то глухим, скрипучим голосом он спросил:
— Клара?
Делия энергично затрясла головой:
— Ее здесь нет.
— Нет?
Делия снова покачала головой.
Руфус Тоул прижал правую ладонь с растопыренными пальцами к груди.
Войдя в дом, он не сказал, как обычно: «Хвала Господу!», и речь его казалась такой же неуверенной и непривычной, как и все движения и выражение бледного лица.
Мне нельзя много говорить, прохрипел он. — Я чувствую, как при каждом вздохе, внутри, льется кровь… Я ранен… В меня стреляли… Я заткнул рану носовым платком, чтобы кровь не выплескивалась наружу… Если я умру… Где ваша сестра?
— Ее нет дома, — повторила, холодея от ужаса, Делия.
Горящие религиозным фанатизмом глаза священника впились в лицо девушки.
— Могу ли я довериться вам? Вы признаете карающую десницу человека?
— Кто… — начала Делия и на мгновение запнулась. — Кто стрелял в вас?
Вы признаете карающую десницу человека, дитя мое? — снова спросил он, игнорируя ее вопрос. — Я, кажется, умираю, ответьте мне.
Это была одна из тех проблем, над которыми Делия много размышляла в тюрьме, и, очевидно, она решила ее для себя окончательно и бесповоротно, потому что ответила без колебаний:
— Я не признаю карающую десницу человека. Но если вы ранены… Я должна…
— Подождите! — Его голос и глаза удержали ее на кушетке. — Сперва о главном, потом все остальное. Вы должны узнать правду… Если я смогу… — Гримаса боли исказила лицо Руфуса Тоула; он медленно, с трудом стал втягивать воздух, но на середине задержал дыхание. — Я намеревался когда-нибудь рассказать вам… вам и вашей сестре, стоя на коленях перед алтарем… как с вашей матерью.
И вот теперь без святой молитвы… я умоляю вас: полагайтесь на Провидение. Факты неопровержимы, но пусть Господь направляет ваши помыслы и поступки!
— Какие факты?
— О вашем отце. Упокой, Господи, его душу. Он не был набожным человеком, но очень порядочным и добрым. Когда он отправился в роковую поездку два года тому назад, то имел при себе большую сумму мирских и немного Христовых денег от меня.
Они принадлежали церкви. Я вручил ему десять двадцатидолларовых банкнотов, и на каждом в уголке вывел чернилами две буквы: «Р.Т.» Ваш отец обещал передать их достойному старателю с условием, что найденные им в горах сокровища поступят в мою церковь во славу Господа нашего, сотворившего и эти горы, и все сокровища земли. Но его убили и забрали все деньги: и мирские и Божьи.