Город на крови
Шрифт:
–Мы знаем, знаем всё про ваши хитрости, – в полубреду бормотал умирающий. – Мы сначала выбиваем вражеские командирские танки. Антенны у них всегда более сложные, флаги…, движутся за первой линией, но недалеко… словно погонщики… Трусоватые у вас командиры… Даже наша пехота сильнее всех ваших фашистских танков. ПТРД с очень длинным стволом и сошкой… легко пробивает вашу броню… Только подождать, пока ваши танки подойдут немного ближе. Пуля на четырнадцать с половиной миллиметров – в триплекс… Решето из этих ваших гробов…
–Всё, он нас уже не слышит! – устало произнёс майор, вытирая пот с лица. – А ведь правда это про командирские танки. Чуют, словно звери, в каком танке находится командир подразделения.
–Это страшно для чужих… Должны бояться, когда нас видят издалека… Если не видно наших звёзд, смотрите, как мы сигналим… Бойтесь, если видите поднятый красный флажок! Значит, мы развёртываемся к атаке… А если жёлтый флажок?… Спешивание… Это значит… это значит, мы победили!…
Когда Ласло вышел из медицинской палатки, к его удивлению, был уже поздний вечер. А ему показалось, что на допросе он присутствовал совсем недолго. Дождь уже кончился, на ясном небе плыла полная Луна. Правда, сквозь прозрачную рощу были видны у горизонта частые грозовые всполохи, но это лишь украшало вечерний пейзаж.
Глава 11. У реки Кшень
Свой первый бой Иван Савкин ждал как спасения. Болезненное, отстранённое восприятие окружающей действительности всё чаще охватывало его по мере того, как отдалялся тот страшный день 13 июня, когда на его глазах от немецкой бомбёжки в Саду Пионеров погибла его младшая сестра. Теперь душа Ивана словно сжалась, спряталась, уступив место поселившемуся в его сердце незнакомому ранее чёрному духу. Эта перемена ужасала Ивана, но противиться ей было невозможно, потому что, едва он начинал вспоминать, каким добрым человеком он был, как тут же в его памяти возникало окровавленное лицо маленькой Светки. Лишь снова начав слушать голос чёрного духа, Иван успокаивался и начинал чувствовать себя живым.
Вся его жизнь, наполненная большими целями, понятная, и лишь казавшаяся сложной, вдруг рухнула, рассыпалась, лишённая основы. Жестокость этого мира превысила предел его понимания. Родители Ивана, его друзья как-то сумели, в конце концов, смириться, успокоиться после ужаса 13 июня, а он, который всегда был сильным и волевым, уже не мог жить как раньше. Внешне перемена в нём была почти незаметна, он по-прежнему казался всё тем же Иваном, к которому все относились хорошо и которому, кажется, по-женски симпатизировала Эльза. На самом деле того Ивана уже не было – все иные чувства умерли в нём, кроме одного, теперь владеющего им целиком: жажды уничтожить фашистов всех до единого.
Поэтому он так жёстко вёл себя, когда на заводе его не хотели отпускать на фронт, поэтому он перестал разговаривать с друзьями по душам, редко заходил к ним в гости, всё своё время и усилия посвящая лишь тому, чтобы ускорить военкоматскую процедуру.
Когда родители уехали из Воронежа, он сразу забыл о них; точно также он вскоре забыл и о провожавших его Эльзе и Севе, хотя понимал, что, возможно, видит их в последний раз. Теперь всё это было для него не важно. Его мысли и желания были уже далеко – на передовой, где он, наконец, мог бы дотянуться до нелюдей, у которых он должен был отнять жизни.
В ходе начавшейся 24 июня двухдневной подготовки новобранцев, которая свелась лишь к проверке заявленных ими в военкомате умений, Иван, ранее служивший в армии танкистом, хорошо показал себя, и как механик–водитель, и как пулемётчик. Поэтому его просьба о зачислении в танковые войска была удовлетворена, и 26 июля он был приписан к 14-й танковой бригаде полковника Семенникова.
Батальоны бригады находились в районе между селами Расховец, Средний Расховец и железнодорожной станцией Мармыжи, поэтому пополнения 14-й отправлялись на эту станцию, куда по железной дороге подвозили для бригады новую технику.
В Мармыжи грузовик с группой новобранцев, в которую входил Иван, прибыл вечером 26 июня. В этой группе в танкисты был записан лишь он один, а остальные тринадцать человек были зачислены в моторизованный стрелково–пулемётный батальон 14-й бригады. В качестве сопровождающего с ними ехал младший политрук Сахно, возвращавшийся в МСПБ из госпиталя.
После недолгого разговора с находившимися на станции представителем 14-й бригады старшим техником–лейтенантом Вакуленко, Сахно сразу же повёз мотострелков к Среднему Расховцу, где находился батальон. Иван же, к его большому огорчению, был временно назначен стрелком пулемёта ДШК на бронепоезд «Южноуральский железнодорожник», прикрывавший своими средствами ПВО станцию. Техник–лейтенант Вакуленко, манерой разговора похожий на Старкова, начальника ОТК завода имени Тельмана, пояснил новобранцу, что тот приписан к 530–му танковому батальону майора Фомичева, но так как на станцию пока не прибыл запаздывающий эшелон с новыми танками для батальона, Иван командируется на бронепоезд, где не хватает пулемётчика.
«До прибытия танков», – повторил Вакуленко таким тоном, словно сам в своих словах сомневался.
Командир зенитного взвода бронепоезда лейтенант Закаев новым стрелком остался доволен. Ему понравилось железное спокойствие Ивана и то, как умело он обращался с установленным на зенитной площадке ДШК.
–Попадёшь, если что? – спросил его лейтенант в завершении разговора.
И одобрительно улыбнулся, когда Иван вместо обычного «постараюсь», коротко бросил: «Да».
Хотя Иван по-прежнему мечтал о танке, бронепоезд ему понравился. На его четырёх бронеплощадки было установлено большое количество вооружения, позволяющего вести интенсивный бой и с наземным, и с воздушным противником. Бронепоезд имел два 75-мм французских орудия, каждое из которых было установлено в башенках бронеплощадок, 25-мм автоматическую советскую зенитную пушку образца 1940 года, три станковых крупнокалиберных 12,7-мм пулеметы ДШК, семь бортовых 7,62-мм пулемёта ДТ и 5 пулеметов «Браунинг» на треногах.
Огорчило Ивана лишь то, что в качестве личного оружия ему выдали некрасивую, похожую на длинную палку 6,5-мм японскую винтовку.
Что касается бойцов 1-й бронеплощадки лейтенанта Уварова, где стоял его пулемёт, Иван решил вести себя с ними по-дружески, так как все они вскоре должны были вместе с ним воевать.
От своих новых товарищей, Иван узнал, что кроме «Южноуральского железнодорожника», на станционных путях в Мармыжах находились ещё два бронепоезда – «За Родину» и «Смерть фашизму». Но эти были лишь артиллерийскими и не обладали сильной системой ПВО. По поводу же 14-й танковой бригады, Ивану рассказали, что её 531-й танковый батальон встал на позиции у Мармыжей в поселке Ленинский, а 530-й находится севернее, вместе с моторизованным стрелково–пулемётным батальоном.
Ивана вполне устроило то, что, кроме как по делу, никто на бронепоезде к нему не обращался. Все были заняты чисткой орудий и личного оружия, проверкой боеприпасов, хозяйственными работами, и главное, непрерывными учениями, устраиваемыми командиром бронепоезда старшим лейтенантом Орловым и комиссаром Горкушенко. Лишь один раз перед вечерним отбоем, когда на 1-ю бронеплощадку с проверкой явился командир зенитного взвода лейтенант Закаев, он по завершении осмотра оружия неожиданно спросил Ивана, окинув его с ног до головы быстрым взглядом, сможет ли он сбить хотя бы один фашистский самолёт? «Собью столько, сколько смогу, – спокойно ответил Иван, не опуская глаз. – Они пришли нас убивать – поэтому умрут сами!». Ответ удивил не только Закаева, но и всех стоявших рядом бойцов – однако, никто и после этого с душевными разговорами к Ивану не приставал.