Город призраков
Шрифт:
Угрюмый не выдержал и расхохотался. Во весь голос. И смех его был немного пугающий.
— Я, честно говоря, думал, что вы умнее.
— Мы действительно умнее. И безусловно слепо не верим, что адвокат покончил собой. Но и эту версию отвергать не имеем права. Адвокат, судя по его последним лекциям, был одержим идеей убийства. Но безусловно не обычного убийства. Его теория заключалась в выборе. Кого признают виновным, гения, который действительно преступник. Или вас, потерянного человека, на кого падет подозрение. Он не любил вас обоих. Но понимал, что вас в любом случае трудно будет вызвать на преступление. Вот он и мог задумать этот чудовищный спектакль. В финале которого
Угрюмый шумно вздохнул, продолжая неприятно улыбаться.
— Возможно, если он был сумасшедшим… И возможно, в это могла поверить Лариса. Но только не сегодня. Если она раньше в это и верила, то сегодня, когда она прибежала сюда позвонить, она была уверена совершенно в ином. Она четко заявила, что ее мужа убили. И она хочет помочь вам найти убийцу. И не простит этого преступника. Как вы думаете, могла ли она после этого спокойно вернуться домой и наложить на себя руки. Зная, что преступник гуляет на свободе.
Конечно, это выглядело нелогично. Если она вычислила убийцу. Ей действительно не имело смысла спешить кончать с собой, даже если этого она страстно желала. Это она могла сделать в любой момент. Но учитывая, что она была в невменяемом состоянии, побывав у Ступакова и узнав о себе нечто страшное, она могла в итоге махнуть на все рукой.
— Скажите, в котором часу к вам прибежала Лариса Андреевна? — поинтересовался Вано.
— Без четверти два, — не раздумывая ответил Угрюмый.
— Откуда такая уверенность?
Угрюмый кивнул на огромные старинные часы, мерно отстукивающие минуты. Да, их трудно было не замечать. Тем более, что они каждую минуту притягивали ваш взгляд. Заставляя любоваться сваей красотой и монументальностью. И, наверное, напоминая, что с 1792 года, когда был запущен их механизм, нравы людей практически не изменились.
Огромные, из красного дерева и мрамора, эти напольные часы представляли из себя этакую старинную башню. На деревянном постаменте в виде комода с пластинками белого мрамора был установлен двухъярусный корпус часов. Облицованный зеркалами и завершенный парящим орлом из золоченной бронзы. Внутри корпуса был помещен орган, а в верхней части — циферблат с обозначением дней недели. На циферблате стояла подпись немецкого мастера: «G. G. Strasser Heneger & C».
— Ответьте, сколько раз вы на них взглянули за последнее время? — продолжал Угрюмый. — Вот именно! Вы постоянно смотрите на эту громадину, поскольку она больше всего привлекает внимание в этом полупустом доме. К тому же возле них — телефон. И я был рядом, когда звонила Лариса. И конечно, не мог не смотреть на часы. Она прибежала без четверти два и ушла ровно в два. Пятнадцать минут она боролась с этим идиотским аппаратом. Но безуспешно.
Мы с Вано стали рассуждать вслух. К сожалению, в нашем номере не было подобной громадины, которая бы привлекала к себе такое пристальное внимание. Но мы оба отлично помнили, как закончив чаепитие, посмотрели на часы. Ожидая звонка библиотекарши. Было без пяти два. Время, когда не могла нам дозвониться Лариса Андреевна. Мы еще перекинулись пару слов с четой Кис-Кис и только потом поднялись наверх. На это ушло минут пять. Наверняка, когда мы вошли в номер, она уже ушла от Угрюмого. Мы поболтали минут десять-пятнадцать. Время, за которое она могла не только спокойно вернуться домой. Но и обдумать сложившуюся ситуацию. Слегка успокоилась. Привела мысли в порядок. И махнула на все рукой. Четко зная одно — она была больна. Остальное уже не имело смысла. И вот тогда, обнаружив, что телефон уже исправен. Она и позвонила
Что ж. Похоже, все сходится. И похожее, все логично. Дурацкое стечение обстоятельств — и нам вновь следует начинать с нуля. Вполне возможно, в то время, когда она звонила нам от Угрюмого, были какие-то неполадки с телефонной линией. Например, какая-нибедь перегрузка. А когда мы вернулись в номер, все стало на свои места.
Хотя такие штучки мне не нравились. Однако придумать что-то иное, более правдоподобное, я пока не мог. В любом случае — можно уточнить на телефонной станции: что было с линиями связи и не отключались ли в это время наши телефоны. Возможно, к нашему несчастью и несчастью библиотекарши, телефонная линия и в самом деле была неисправна.
Но теперь первым делом нужно было встретиться со Ступаковым. У нас была версия, пока не подтвержденная. Хотя вполне вероятная. И нам нужно было ее уточнить. Чтобы наверняка знать от какой печки плясать.
Мы уже собрались было уходить, чтобы оставить Угрюмого в более приятном для него обществе — наедине с бутылкой. Но на сей раз он сам нас остановил. Не спеша вышел из комнаты и тот час вернулся, держа в руках какую-то изрядно потрепанную школьную тетрадь. Он протянул ее нам и пробурчал.
— Взгляните на досуге, может быть, вас это заинтересует. Хотя по мне — это полная чушь. Бред тайного алкоголика.
Мы вопросительно взглянули на Угрюмого. Но он так же неторопливо продолжал.
— Случайно нашел здесь. Это дневник поэта. Но, учитывая, что он частенько спускался в погреб за очередной бутылкой, вполне возможно, что его фантазия не просто играла, а изрядно переигрывала. А теперь извините, ребятки. Мне нужно побыть одному.
И он, резко повернувшись к нам спиной, целеустремленно направился к буфету. Где его ждало утешение. Которое хотя бы на ночь поможет ему забыть о смерти близкой ему женщины.
Неожиданно раздались громкие удары напольных часов. Мы машинально отметили время. Ровно пять часов. Что ж, похоже, даже часы сделали нам довольно ясный намек, что в этом доме нам больше делать нечего. И пора навестить доктора Ступакова. Наверняка уже получившего первоначальные результаты вскрытия. И мы тихо удалились под оглушительный бой, равномерно отсчитывающий наши шаги.
Ступакова к счастью мы застали дома. Его состояние, правда, мало чем отличалось от состояния Угрюмого. Единственное отличие было в том, что доктор сидел за круглым столом, уткнув лицо в ладони. И никаким образом не прореагировал на наше появление. Похоже, не только у Угрюмого была тайна. Ступаков также не мог так сильно переживать смерть посторонней женщины. Чувствовалось, что Лариса Андреевна не была ему посторонней.
Мы уже собирались либо кашлянуть, либо потопать ногами, чтобы как-то намекнуть о своем существовании. Но не успели, потому что неожиданно запипикало радио. И спокойный голос диктора объявил время: «Семнадцать часов. Ноль-ноль минут.»
Мы с Вано недоуменно переглянулись. И машинально посмотрели на свои часы. Что ж. Все совпадало. Наши часы тоже показывали ровно пять. От дома Угрюмого до Ступакова минут пятнадцать — не больше. Похоже, древние часы поэта дали сбой.
Елки-палки! Это ведь означило только одно!.. Это означало, что вся ситуация приобретала уже совсем иное значение. И об этом следовало хорошенько подумать. Но так как мы находились у доктора. И он наконец удостоил нас своим вниманием, с удивлением разглядывая нас. Свои предположения и вычисления мы решили оставить на потом.