Город призраков
Шрифт:
— Что вам нужно? — резко спросил Ступаков. Не скажу, чтобы он был приветлив и встретил нас с распростертыми объятиями. Его лицо было мокрым от слез. И, похоже, он не хотел, чтобы мы это видели.
— Нам нужна малость. Всего лишь узнать результаты вскрытия.
Ступаков вновь повернулся к нам спиной. И глухо ответил.
— Как и предполагалось. Она покончила собой, приняв большую дозу успокоительного. Смерь наступила между 14.20 и 14.40. У вас все?
— Не все! — резко ответил Вано. — И не пытайтесь нас выставить отсюда. Мы знаем гораздо больше. Но хотелось
Вано первым обогнул стол с другой стороны и демонстративно уселся напротив Ступакова. Я последовал его примеру. И сел рядом.
— Мы знаем, что вы питали самые добрые чувства к покойной. Но нас сейчас интересует не это, — начал Вано.
Ступаков протер очки носовым платком. Нацепив их на нос. Он залпом выпил стакан холодной воды. Он пытался успокоиться. Но сцепленные изо всей силы руки говорили о том, что ему это удавалось с трудом.
— Зачем к вам приходила Лариса Андреевна перед смертью? — хотя мы этого не знали наверняка, но Вано задал этот вопрос таким уверенным тоном, что Ступаков растерялся.
— Зачем? — он машинально снял очки. Часто заморгал близоруким глазками. Потом вновь их надел. — Какое это имеет отношение к делу? Ну, приходила — и приходила…
— Запомните, доктор, незадолго до того как пойти к вам, она говорила с нами.
Ступаков резко поднялся и попытался вновь налить себе воды из графина. Но его руки так дрожали, что ему это не удалось. Он быстрым шагом подошел к окну. И вновь оказался спиной к нам. Он по-прежнему не хотел, чтобы мы видели его слезы.
— Вы хотите сказать, что я виноват в ее смерти, — сказал он дрожащим голосом. — Впрочем, можете не говорить. Так оно и есть. Но клянусь…. Клянусь вам. Я не ожидал, что она так поступит. Напротив… Она спросила меня, есть ли шанс на спасение. И я ответил… Нет, пожалуй, я даже сумел ее убедить, что есть.
— Она и раньше была занесена в список больных раком. Почему вы сказали ей об этом только сегодня?
— Я не мог… Месяц назад она стала жаловаться на плохое самочувствие. Я послал ее анализы на исследование. Пришел положительный ответ. Это ужасно… Я любил ее… Впрочем вас это не касается… Когда умер ее муж… Я смел думать, что у меня есть шанс. Пройдет время, она успокоится. Но если бы я сказал ей правду, она бы ни о чем не смогла больше думать. Кроме смерти. И это естественно.
— Но что же случилось сегодня? Почему сегодня вы все-таки решились сказать правду?
— Она прибежала сюда… Меня не было. Я не знаю, как она сумела отыскать этот список. Но когда я вернулся, она уже держала его в руках. Она плакала… Я принялся ее утешать. И она… Нет, она ничего мне не говорила о самоубийстве. Напротив, она была полна решимости. И какого-то дикого, неестественного желания жизни. В ее глазах стоял какой-то нездоровый блеск. Я понял, что просто ей необходимо успокоиться. Привести мысли в порядок… И для этого ей нужен был прежде всего — хороший крепкий сон. Она мне сказал, что не спала всю ночь. Что ее мучили кошмары… И я ей дал сильное снотворное.
— Реланиум Ларисе Андреевне дали тоже
Он схватился за голову. На миг мне даже показалось, что от отчаянья он хочет повыдирать свои последние жиденькие волосы.
— Да, это я… Она попросила… Но я даже не подумал… О, боже… Я не смел подумать… Я и раньше ей выписывал рецепт на успокоительные. Но теперь мне показалось, что она даже не сможет дойти до аптеки. И я сам дал ей лекарство…
Ступаков, шатаясь, вновь приблизился вновь к столу и как-то обмяк. Опустившись на стул всем телом. Его плечи тряслись. Его линзы вновь покрыла пелена слез.
Либо он действительно был непричастен к смерти библиотекарши. Либо был прекрасным актером. Я склонялся к первому, поскольку по первоначальной профессии сам был артистом. И знал, что, не будучи гением, так сыграть горе просто невозможно.
Я не знал, как утешить доктора. На наше счастье, пришла Галка, пухленькая племянница Ступакова. И мы с Вано облегченно вздохнули. Мне нравилась эта девушка. И прежде всего своей тупостью. Как правило недалекие и неглубокие люди способны помочь в горе. Я знал это по опыту. В них как правило много жизни, много жизнелюбия. Рядом с ними не хочется думать о смерти.
Галка всплеснула руками, увидев Ступакова. И бросилась к нему. И со всей силы обняла его за шею.
— Дядечка, ну, же, дядечка. Успокойся. Ну, пожалуйста. Не стоит так убиваться. Я уверенна, что Ларисе Андреевне так лучше. Ты же врач. Ты же знаешь, что я права! Иначе ей бы пришлось столько мучаться… Я уверенна, она непременно попадет в рай. Ты мне веришь, дядечка?
Она болтала без остановки, словно пытаясь заглушить мрачные мысли доктора. И лучшее, что она могла придумать — это сказать, что его ждет очередная пациентка. Которая скоро должна родить.
— Вот видишь, дядечка, жизнь продолжается. И ты нужен ей. Ты должен помогать живым. А я пойду с тобой. Мы будем вместе. Я тебя не оставлю…
Ступаков в знак благодарности сжал ее руки. И даже слабо улыбнулся. Хотя его улыбка на мертвенно бледном, неподвижном лице выглядела довольно жалко. Галка помогла ему подняться. И сама вытерла носовым платком его мокрое лицо.
— Ну вот, теперь все хорошо. Все обязательно будет хорошо… — твердила она.
— Насколько я знаю, доктор хранил список больных в тайне. Но видимо от вас у него не было секретов, — обратился я к девушке.
— Увы, — вздохнула она, — дядя мне не доверяет.
Она улыбнулась. И ее пухлые щечки залил румянец.
— Он считает меня болтушкой. Может, это и так. Но, если нужно, я могу хранить секреты. Но, если честно, мне это не нужно. Я сама не хочу об этом знать. Я не люблю думать о смерти. Уж если придет, так придет. Думаете, приятно было бы гулять по Жемчужному и, встретив какого-нибудь больного, который скоро должен умереть, разговаривать с ним и даже просто смотреть ему в глаза? К тому же — а вдруг и я попала бы в этот список? Ну нет! — она встряхнула толстенной косой, перевязанной атласным красным бантиком. — Ну уж нет! Ни за что в жизни! Пусть дядя сам занимается этими несчастными!