Город, стоящий у солнца
Шрифт:
— Только куратору не говорите, — сказала вдруг наша новая героиня самым жалобным и нежным голосом на свете.
— Делов-то! В каждом потоке один-два беспредельщика отправляются кормить рыб — это ж примета такая. На удачу!
— Весёлая у Вас удача. А Грому тогда за что досталось?
— Да за хреновое обращение с оружием.
А ближе к вечеру мы стали свидетелями Второго Пришествия госпожи куратора на палубу. Она отвела в сторону нашего боевого очкарика — и начала ему что-то внушать. Громко, грозно — только вот я почему-то не разобрал ни слова, сколько ни вслушивался в её монолог.
Гром весь как-то съёжился,
Найт протянула руку, бледными пальцами взяла его за подбородок и заставила поднять голову и смотреть ей прямо в глаза. От её последней фразы, которую, разумеется, никто, кроме Грома не расслышал, он дёрнулся как от удара — и обречённо кивнул.
Мы долго бились над ним после её ухода, но так не смогли выжать из него ни слова. Вообще ничего, только и поняли, что он до смерти напуган — страх прямо-таки плескался в его глазах. Стоит ли говорить, что когда стемнело окончательно и дрожащая чёрная фигура постучала в дверь кураторской каюты, мы ринулись в ту сторону в полном составе.
Настенька, не мудрствуя лукаво, прильнула изящным ушком к двери. Прижалась… Точнее попробовала прижаться — и отскочила:
— Ой! А оно током бьётся!
Я щелкнул по двери пальцем — и по ногтю проскочила голубоватая искра. И впрямь больно. Это дверь зачарована, или она к ней ток подвела, интересно? Так, проторчав у двери час, ни с чем и разошлись. по гробам, по койкам то бишь — такой вот флотский юмор.
Утром Найт собрала всех и объявила, что пора уже заняться нашим «воспитанием» — «пока совсем друг друга не поубивали». Воспитательная работа началась с того, что она велела Грому раздать всем анкеты.
Выглядел парень, кстати, не очень: он был бледен, слегка шатался, а лицо было больше похоже на маску из какой-нибудь греческой трагедии. Чёрная рубашка в нескольких местах прилипла к телу — и там по ней расползались влажно блестящие тёмные пятна.
— Ты как?
— Всё…
— Разговоры! Не отвлекаемся, слушаем внимательно, повторять не буду. Анкету заполнять разборчиво, печатными буквами, то, что написано на обороте, вас не касается.
Посмотрим, посмотрим…
«Приложение 1» — к чему приложение?
Фамилия?
Имя?
Отчество?
Прозвище?
Дата и место рождения?
Состояние здоровья…
с какого возраста употребляется алкоголь?
Табак? Психоактивные вещества?
А вот на кой, простите, им пункты о наличии/отсутствии девственности? Похоже, до этого место дочитал не один я, потому что фыркнуло человека три.
Подпись.
Меня начали терзать смутные сомнения — и я, прежде чем что-то заполнять, решил заглянуть на обратную сторону, туда, где меня «ничего не касалось» — и ручка полетела на палубу. «Анкета» оказалась формой для заполнения «Договора о продажи души в вечное услужение». Я хотел закричать, но не смог и рта раскрыть. Найт ободряюще кивнула в ответ на мой испуганный взгляд и поднесла палец к губам. А ещё — жестом приказала обернуться.
Девушка-гот и наш гитарист с неизменным хвостом тоже сидели с белыми лицами, отодвинув от себя пустые бланки. А вот Настенька и Гром уже ставили последнюю подпись.
— Сдаём!
– На руки Найт легли три чистых анкеты и две заполненных.
— Итак, начнём. Первое, что вам следует усвоить: на бумагах, требующих от вас указания личных данных или тем
— Да, госпожа куратор, — и обрывки её анкеты кружась полетели за борт. Гром расслабился было, но, как оказалось преждевременно:
— Я готов взять свои слова обратно.
— Это хорошо. Но. Мало. Надеюсь, вчерашний вечер тебе понравился, их таких ещё немало предстоит пережить. Или ты имеешь что-то против?
— Нет.
— Вот и отлично! Второе: ЛЮБЫЕ сделки и обязательства, пусть даже это всего лишь данное слово, или устная договорённость, обязательны к исполнению. Нарушение условий сделки влечёт за собой крайне нежелательные для вас последствия, но я даже не буду пока об этом. Просто надеюсь, что все всё поняли, — она дождалась наших согласных кивков.
— И третье: жилище неприкосновенно — никто не войдёт в твой дом без приглашения, но и ты не войдёшь в чужое жилище, и не сможешь нанести ему ни малейшего ущерба, ни подслушать разговоров внутри, ни украсть даже самой малости. На улицах города может быть анархия и реки крови и огня, но твой дом останется целым и неприкосновенным для всех. Поэтому, кстати, следует быть крайне осторожным, входя в чужой дом. Вдруг хозяин жилища постановил, что каждый вошедший должен ему тонну золота, или кланяться при встрече, или член отсосать по первому требованию? Вошли в дверь — приняли условие — придётся выполнять. Всё ясно?
— Да!
— Ну, тогда для начала хватит, — и она вновь отправилась в свою каюту.
Она ушла, а мы занялись Громом. Девушка-гот с мирским именем Ира (настаивающая, впрочем, что «Ira» — «гнев» на латыни), в той жизни была студенткой меда. Невзирая на протесты, она аккуратно сняла с нашего страдальца рубашку — местами, там, где она прилипла от крови, её пришлось отдирать — и уложила его на палубу. Я не смог сдержать мучивший меня вопрос «За что ж его так?». На теле очкарика было немало красных рубцов, мелких, но довольно болезненных и «нехороших» ожогов, несколько кровоточащих ран. Тогда ребята и рассказали, что наш гордый Гром слишком высказывался на тему «девушки — низшие формы жизни».
— И что? Я, может тоже так думаю — что меня теперь, плетью? — пошутил я.
— Было бы неплохо, — похоже Иру эта реплика задела за живое, — Может, подойдёшь к госпоже куратору и скажешь это ей в лицо? Заодно советую добавить, что ты не доверил бы женщине не только курировать группу столь совершенных созданий, как ты, но даже и свиней пасти!
— Я что, мазохист? Или псих какой-нибудь.
— А ещё ты знаешь, что такое «начальство» и следишь за языком, — Найт, оказывается, отошла совсем недалеко и незаметно возвратилась, — Я ему, кстати, давала три дня, чтобы взять свои слова обратно. Ладно, отойдите, — и она сама подошла к Грому, постояла, пошептала, хлопнула в ладоши — и все его раны просто исчезли, как будто с кожи смыли грим.