Город в законе: Магадан, триллер
Шрифт:
Бригада отделывала школу и собралась прямо в одном из классов. Для начальства притащили откуда-то стол, накрыли газетами. Положили доски на козлы, и начальник участка сказал, что очерк вызвал споры и надо обменяться мнениями.
— Дак я-то что, — простодушно развел руками Антоныч. — Сказали — зачитай, я исполняю.
Рабочие засмеялись. Бригадир аккуратно свернул листочек и спрятал его.
— С приписками надо кончать. Мне-то старому (он пропустил крепкое словцо — начальник укоризненно покачал головой), а вот молодых портим. Они уже иногда — и работа есть — не работают: напишут, говорят.
Но тут поднялся начальник планового. Я знал, о чем он будет говорить.
— Стройка, мужики, процесс сложный. Где-то что-то не состыковалось у одного — из наших субподрядчиков, а страдаем мы. Цемент на район не дали, техника поломалась. Да, приходится иногда выводить, брать, так сказать, в долг у будущего. Но давайте сделаем перерасчет хотя бы за последний месяц. Хотите, скажу, чем все это кончится.
— Давай, чего уж.
— Из нас кое-кого накажут, так. Вас попросят добровольно вернуть незаконно полученные деньги — премии, так! Зарплата будет тю-тю! И вы со стройки побежите, так? Ведь побежите?
Собрание молчало.
— А значит, и школу эту вовремя не сдадут. И дом, где многие из вас, в том числе Рудаков, ждут квартиры, — тоже.
— Это что? — опять не выдержал Рудаков, — вы приписки, махинации оправдываете?
— Ну, насчет махинаций еще надо доказывать. Тут пока ты один, Рудаков, это утверждаешь. А Антоныч, он больше об этом в целях профилактики, что ли. Теоретически.
Антоныч только головой дернул да шеей покрутил, будто воротник ему мал стал, но смолчал.
И все смолчали. А потом недовольный чей-то голос пробурчал:
— Давай завязывай. На смену завтра.
И все собрание. Я облегченно вздохнул. В решении, копию которого мне вручил потом секретарь парткома, только и было: "обсудили, сочли правильным… решили работать еще лучше".
А Володьке я сказал, что в общем-то он во многом прав, но плетью обуха не перешибешь, нет. Тут система нужна и долгая кропотливая работа.
Вряд ли он тогда внял моему совету. Но отношения наши заладились… мы оказались соседями, оба любили по сопкам в выходные побродить, в футбол погонять.
…И вот стихи. Я перевернул несколько страниц. Конечно, "кровь-любовь", страсти-мордасти, весь набор из жестокого романса поэта-дилетанта.
— Ты не здесь, — поморщился Володька, — в покое.
Тетрадь я захватил с собой.
Разумеется, на следующий день мне выпала командировка на отдаленный прииск, а потом надо было срочно писать в номер, после в другой, пока еще свежи в памяти лица, звучат в ушах голоса, пока еще можно остановить фразу, так удачно подслушанную в поездке. А потом приспели другие дела… и не было, не было времени взяться за Володину общую тетрадь. Да мало ли подобных тетрадок и стихов прошло через мои руки. Десятки, сотни. Школьницы, торопящиеся загнать в клетку рифм свою весну, пенсионеры с поэмами-инструкциями… Боже, что это за тяжкий труд искать в них поэзию, да просто живое человеческое слово. И отвечать…
"Уважаемый товарищ имярек. Внимательно прочел Ваши стихи. Что-то понравилось (а что, убей Бог, не скажу!). Но поэзия — дело нелегкое (в грамм добыча — в год труды). Надо учиться, читать классиков.
Ждем новых писем…"
Я столкнулся с Рудаковым уже весной, на депутатской сессии. Володька, оказывается, депутат горсовета.
Крепкий, плотный, Володька навис надо мной, на его лице читалась робкая надежда.
— Ну как?
— А знаешь, ничего, — нахально соврал я, — Кое-что, может, отберу для публикации. Но, понимаешь, стихи — дело серьезное.
Дотронулся до его плеча и — как откровение:
— Учиться надо.
Именно так — похлопать по плечу и дать мудрый совет — назидание старшего товарища: учиться надо.
Он радостно встряхнул своим белобрысым чубчиком, заторопился:
— Да я понимаю, читаю — поступать надумал и…
Ах, каким счастьем бывает иногда звонок даже на очень скучное совещание.
А на совещании он отчудил. Уже и проект прочитали. "Дополнения есть?" — спрашивает председательствующий. — "Нету!" — хором кричат все. Но тут поднялся Володька. "Как это нет? — говорит, — я сказать хочу".
Председательствующий пожал плечами. Дело-то обсуждалось простое — помещение для спецмагазина выделяли. Для обслуживания ветеранов войны.
Начал Володька странно — с вопроса:
— А куда сначала это помещение хотели?
Заместитель председатели горисполкома Анохин — дородный, умный мужик, давно бы в председателях ходил, если бы за браконьерство не погорел, властно оборвать хотел:
— Товарищ… э Рыбаков. Мы же договорились — вопросы в письменном виде.
— Рудаков я. А магазин этот под молочную кухню планировался. Я-то строил, знаю. И знаю, что в нынешней молочке творится. По два часа женщины с колясками — на улице — в очереди.
Помолчал и совсем тихо:
— На месте фронтовика, если он настоящий, я бы в такой магазин не пошел.
И все — сел.
Ну тут ему и досталось. Во-первых, он еще не на месте, во-вторых, недопонимает, в-третьих…
Мне его даже жалко стало. И досадно. Аника-воин выискался.
Так я ему потом, на бегу — торопился в номер отчет сдать с сессии — и сказал:
— Аника-воин!
А потом меня перевели в областную газету, и все дела, в том числе и стихи в общей тетради, были отложены и… забыты.
…После долгого отсутствия всегда находишь перемены. Как похорошел, подрос мой городок. Пятиэтажки шагнули и самому берегу. И на том месте, где стояли балки строителей, уже зиял громадный котлован.
Я порадовался за Володьку — теперь квартиру точно получил. Двое детей, да и на стройке лет восемь — имеет право.
Но несколько вагончиков, в том числе и его, приметный, стояли на окраине, правда, уже не на северной, а на южной стороне.
Он был дома. Строгал какой-то брусок.
Поздоровались. Выглянула из балка его тонкобровая Ольга, кивнула и исчезла.