Я в лампу долью керосина.Земля моя, как ты красива,в мерцающих высях вися,плетомая мною корзина,в корзине вселенная вся.Земля моя, как ты красива,как та, что стоит у залива,отдавшая прутья свои,почти что безумная иваиз тысячелетней любви.Земля моя, свет мой и сила,судьба моя, как ты красива,звезда моя, как ты темна,туманное имя Россиятвое я носить рождена.
…почти что безумная
ива / из тысячелетней любви… «Ива, зеленая ива» из песни Дездемоны (Шекспир, «Отелло», пер. Б.Пастернака) плюс безумие Офелии: «Есть ива над потоком, что склоняет / Седые листья к зеркалу волны… / Она старалась по ветвям развесить / Свои венки; коварный сук сломался, / И травы, и она сама упали / В рыдающий поток» (Шекспир, «Гамлет», пер. М.Лозинского). Однако сама эта контаминация: «безумная ива» как знак двух шекспировских героинь – идет не прямо от Шекспира, а от Пастернака: «Когда случилось петь Дезд'eмоне, – / А жить так мало оставалось, – / Не по любви, своей звезде она, / По иве, иве разрыдалась. (…) Когда случилось петь Офелии…» («Уроки английского»). Кстати, есть еще более ранний пример и более тесного объединения Офелии, Дездемоны и ивы: «Я болен, Офелия, милый мой друг, / Ни в сердце, ни в мысли нет силы. / О, спой мне, как носится ветер вокруг / Его одинокой могилы. // Душе раздраженной и груди больной / Понятны и слезы, и стоны. / Про иву, про иву зеленую спой, / Про иву сестры Дездемоны» (Фет).
«В аракчеевом Чудове…»
В аракчеевом Чудовена вокзале сплю,засыпаю, просыпаюсь,электричку жду,чуть ли не сныво сне смотрю,чуть ли не плачуу всех на виду.Вокзал да казарма,да шпалера деревец,да шпалера журавлейна юг, на юг,проснуться – не проснуться,зареветь – не зареветь,журавли во снесебя не узнают.Казармы да базары,фанера да жесть,подстреленный журавльвзлетает в вышину,на месте вокзалапожар зажечь,чем ярче – тем жарче,в высоту и в ширину.Вокзал стоит,фонарь горит,у зажигателясмятенный вид,не подвигаетсядело к весне,во сне попутал Господь,во сне.
На вокзале в Чудове я действительно один раз (осенью 1963) спала, оказавшись там по пути в Ленинград автостопом поздно ночью (или скорее рано утром), когда очередную машину поймать уже не удавалось. Решив ждать первой электрички, я уснула на скамейке в зале ожидания, а проснувшись, не обнаружила очков, положенных перед сном возле щеки. Так я и появилась в Ленинграде, ходя почти на ощупь. Кстати, именно к этому разу (не путаю, потому что воспоминание о словах привязано к расплывчатости всех очертаний) относятся слова Ахматовой: «Опять приехала Наташа на встречных машинах».
Три стихотворения, написанные в дороге
1
Утро раннее,петербургская темь,еду в Юрьевна Юрьев день.Утро синее,солнце в гробу,еду по светупытать судьбу.Под фонарямии то не светло,по улице Бродскогоиду в метро.
2
Но Кюхля Дерпту предпочелводовороты декабризма,от Петербурга слишком близкоспасительный тот был причал.Нет, пол-Европы проскакать,своею жизнью рисковатьв руках наемного убийцыи, воротясь к земле родной,как сладостною пеленой,кандальной цепию обвиться.
3
Г. Корниловой
Господи,
все мы ищем спасенья,где не ищем – по всем уголкам,стану, как свечка, на Нарвском шоссе я,голосую грузовикам.Знаю ли, знаю ли, где буду завтра —в Тарту или на Воркуте,«Шкода» с величием бронтозавране прекращает колеса крутить.Кто надо мною витает незрим?Фары шарахают в лик херувима.Не проезжай, родимая, мимо,иначе все разлетится в дым.Не приводят дороги в Рим,но уходят все дальше от Рима.
…еду в Юрьев… (1); Но Кюхля Дерпту предпочел… (2); Знаю ли, знаю ли, где буду завтра – в Тарту или на Воркуте… (3) Юрьев, Дерпт, Тарту – три названия одного и того же города.
…по улице Бродского / иду в метро. Улица художника Бродского в Ленинграде – ныне в СПб снова Михайловская. В стихотворении она, конечно, «переименована» в честь ссыльного поэта. После смерти Иосифа я закончила свою статью о нем вопросом, не переименовать ли ее обратно.
Но Кюхля Дерпту предпочел / водовороты декабризма. «Приезжай в ерпт, Дерпт – хороший город» (так зовут Кюхельбекера в Дерпт в романе Тынянова «Кюхля». Мне – но уже после этой поездки – неоднократно повторяли эту фразу мои тартуские друзья). Ср. «Давно б на Дерптскую дорогу / Я вышел утренней порой (…) Но злобно мной играет счастье: / Давно без крова я ношусь, / Куда подует самовластье…» (Пушкин, «К Языкову»).«Шкода» с величием бронтозавра… «Шкода» – один из тех грузовиков, которые никогда не останавливались, чтобы подобрать меня; другой – «Татра», по существу здесь фонетически (вплоть до рифмы «завтра – бронтозавра») подразумеваемый.
Не приводят дороги в Рим… Возражение на расхожее утверждение о том, что все дороги ведут в Рим. (Рима «не существовало» – как и Флоренции.)
«Прохожий – проходи…»
Прохожий – проходи!Проезжий – проезжай!Свеча в окне чади,и стынь в вагоне чай.И все при деле так,что некогда взглянутьпо сторонам, и так,что не о ком вздохнуть.При деле, как свеча,как чашка с кипятком,как инвалид, стучав полтинник пятаком,в зубах зажав картузи, глядя, что дают,скосив глаза ко рту.Но тут не подают.Качается вагон,качается костыль,и кажется ногойдубовая бутыль,и горлышком об пол,и горлом о косяк,и всем лицом в подол,совсем глаза скося.Припав к теплу колен,локтей, кистей, колец,почуяв, захмелев,качаниям конец,при деле, как в огнетемнеющий фитиль,как наотлет к стенеотставленный костыль.Тоску в тоску продев,как тень свечи в углу,при деле, как предели роду, и числу,как недопитый чай,качаемый в пути…Прохожий, проезжай.Проезжий, пролети.
Сюжет этого стихотворения Н. Я. Мандельштам резюмировала: «Так он у вас еще и даму нашел».
«Сила соленого ветра…»
Сила соленого ветра,света, листвы и воды,свитер небесного цвета,выцветший до слепоты,лодка, стучащая в дальнихволнах, и вскрик на песке,след мой невысохший вдавленв дюны, песок на виске.