Говорить разучусь,не совсем, так по-русски,со всеми разлучусь,не навек, так на годы,нет меня ниу Невы, ни у Таруски,переменилая слова и глаголы.Свинцовые волны,чужое море,сосновые чёлны,сухие весла,а парусапроедены молью,а голосашуршат, как известка.. . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . .Но
и там меня нету,сколько зим, столько лет,проплывя через Лету,простывает мой след,остывает горло,холодеет щека,и рука примерзлак руке на века.
…нет меня ни / у Невы, ни у Таруски... Таруска – река, протекающая в Тарусе Калужской обл. Стихи выглядят сделанным за десять лет вперед предсказанием эмиграции (хотя здесь имеется в виду лишь «эмиграция» в чужую речь – см. ниже), когда никакого намека на ее возможность не было и никакого желания, естественно, тоже.
…переменила / я слова и глаголы. Ср. «Мне хочется уйти из нашей речи…» (Мандельштам).
…проплывя через Лету… Объяснять ли в примечаниях, что такое Лета? Пожалуй, один раз: река забвения в царстве мертвых (у древних греков). Но еще и «там, у устья Леты-Невы» (Ахматова, «Поэма без героя»). Лета (в обоих этих соотнесениях) будет встречаться у меня неоднократно.
Неоконченные стихи
А. Рогинскому
Уж за полночь, и фонаригорят через один,теперь до утренней зарипо городу броди.Ночь соскребла с фасадов годи соскоблила век,и город пуст, как огород,но город, как ковчег,плывет, плывет и вот вплыветв рассветный холодок,и меж окон и у воротпроступит век и срок,и ты очнешься на мосту,над Яузой, в слезах…
Арсений Рогинский, которому посвящено стихотворение, – тогда юный студент Тартуского университета, один из двух ленинградцев, которых я в то лето водила по Москве и сумела убедить в красоте города. Позднее – историк, архивист, политзаключенный, негласный редактор исторических сборников «Память», представителем которых на Западе я была. Теперь москвич и главный человек в «Мемориале».
…над Яузой, в слезах. – Яуза – приток Москвы-реки.
«Но нет меня в твоем условном мире…»
Но нет меня в твоем условном мире,и тень моя ушла за мной вослед,и падает прямой горячий светна мой коряворукий силуэт.Опять моя отрада мерить милив грохочущих, как театральный гром,грузовиках, ободранных кругом,и взмахивать рукою, как крылом.Одни дороги мне остались милы,и только пыльный плавленый асфальтиз-под колес бормочет: – Не оставь,не доезжай, Наталья, до застав.Одни дороги мне остались милы.Опять моя отрада мерить мили.Но нет меня в твоем условном мире.
«Окраины враждебных городов…»
Окраины
враждебных городов,где царствует латиница в афишах,где готика кривляется на крышах,где прямо к морю катятся трамваи,пришелец дальний, воздухом окраинвздохни хоть раз, и ты уже готов,и растворён навстречу узким окнам,и просветлён, подобно крышам мокрымпосле дождя, и все твое лицопрекрасно, как трамвайное кольцо.
Сочинено в Риге.
Суханово
Безлиственная легкостьпустых апрельских рощ,зеленый мох, прозрачныйручей, холодный хвощ.Беспамятная легкостькак сном размытых слов,прозрачный день, зеленыйосинник в сто стволов.Реки изгиб холодный,и в дальнем далекескрипит прозрачный ветерв румяном ивняке.
«Здесь, как с полотен, жжется желтый полдень…»
Здесь, как с полотен, жжется желтый полдень,и самый воздух, как печаль, бесплотен,и в полной тишине летучим войскомвисят вороны в парке Воронцовском.Но ветхая листва из лет запрошлыхк моим локтям цепляется, к ладошкампрокуренным, и в спутанные кудрипустой кустарник запускает руки.Я так далёко отошла от дома,как самолетик от аэродромав густом тумане в темень отплывая…Жива, мертва, листва или трава я?..
…висят вороны в парке Воронцовском. Воронцовский парк – на окраине Москвы, в Новых Черемушках, возле моего тогдашнего места работы.
«…и теплых желтых звезд мимозы…»
…и теплых желтых звезд мимозыдо лета нам не сохранить.И Ленинградского вокзалапривычно резкая тоска,как звон сухого тростникасреди сыпучего песка.
«Страстная, насмотрись на демонстрантов…»
Страстная, насмотрись на демонстрантов.Ах, в монастырские колоколане прозвонить. Среди толпы бесстрастнойи след пустой поземка замела.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .А тот, в плаще, в цепях, склонивши кудри,неужто всё про свой «жестокий век»?
Страстная, насмотрись на демонстрантов… Первые московские демонстрации (на которых я, впрочем, ни разу не была) проходили на Пушкинской (Страстной) площади, у памятника Пушкину.
Точками заменены две первых строки второго четверостишия, печатавшиеся в первой публикации, – потом я их сочла слишком заужающими смысл.
А тот, в плаще, в цепях (…) неужто всё про свой «жестокий век»? Памятник Пушкину, как многие памятники ХIХ века, по земле окружен цепями.
…склонивши кудри… «Когда сюда, на этот гордый гроб / Пойдете кудри наклонять и плакать» (Пушкин, «Каменный гость»)