Горы моря и гиганты
Шрифт:
«Мои братья, любимые братья», — днем и ночью вздыхалось в ней. С нежностью смотрела Венаска на ландшафт Луары:
— Я снова здесь, дорогие ручьи, дорогие березы, дорогая трава. Давно же я вас не видела! Я была околдована.
Она ложилась, нагая, в ручей:
— Дорогая вода, вот мое тело. Целиком для тебя. Я хочу на север. Помоги мне туда добраться.
Она стояла, бледная, на склоне горы, чтобы ветер обсушил ее тело:
— Ты холодный, дорогой ветер. Вот мое тело, моя грудь. Помоги мне добраться до Англии.
Из-за облаков пробивались теплые лучи:
— Ах, солнце! К чему мне глаза и уши? Я чувствую тебя сквозь кожу — на спине, на затылке, на ступнях. В моем странствии ты сопровождаешь меня.
Вместе с людьми, которым она полюбилась, Венаска долгие дни ехала на телеге к Сене (дальше никто ее везти не хотел: слишком велик был страх перед гигантами). Прощаясь с попутчиками, вдруг засмеялась, была переполнена томительным ожиданием:
— Что ж, уезжайте. Гиганты — они не ваши.
Вдоль берега Сены шагала она, по лугам, через заросли кустарника. Была переполнена томительным ожиданием. Ландшафт льнул к ней. Чем быстрей она шла, тем настойчивее удерживали ее существа, составляющие этот ландшафт. Травы обвивались вокруг ботинок. Ей пришлось снять ботинки и идти босиком. Деревья ночами, когда она спала, обступали ее и не хотели выпустить. Она шла, шла. Кусты и травы шли вместе с ней. Каштановые деревья, липы (по-летнему цветущие) колыхались при ее приближении. И выдыхали облачка ароматов, а потом наклоняли верхушки и ветками цеплялись за волосы. Она хихикала, ласково говорила деревьям:
— Ах вы какие! Мне надо в Корнуолл. Отпустите волосы. Лучше помогите добраться до Корнуолла: я должна увидеть моих братьев.
Моря всё не было, моря — не было. Она тосковала, плакала. Густые травы преграждали ей путь. Но Венаска была счастлива своею любовью, а плакала — от нетерпения.
Пока она уставала, шаг за шагом преодолевая трудный путь (а земля старалась ее не выпустить), Венаска часто простирала руки на север. Слезы катились из глаз. Слезы опережали Венаску, падали на плечи гигантов.
В Корнуолле гиганты — бессловесные горы — стояли полукругом от Бодминского болота до Эксмура[119] на севере. Вокруг них в земле образовались впадины, потому что они всасывали камни и воду. Рудными квадрами укоренились они в глубинной габбровой породе. Зеленые иголочки роговой обманки прорастали сквозь их стоны; черно-бурый оливин, с вкраплениями железа, поднялся каждому до груди, образовав подобие каменной мантии. Гиганты (чью грудь прикрывали тканые турмалиновые лоскуты, носители волшебных лучей) все как один обратили лица — зеленовато-черные, покрытые трещинами и орошаемые водой — на северо-запад, к морю: ибо хотели разодрать море, расплавить морское дно, выпустить огненную лаву, устроить землетрясение. Но в этих существах, гигантах, уже не осталось прежней ликующе-дерзкой силы. Сквозь них прокладывали себе путь шумные горные речки. Масса земли ввергала их в оцепенение, подавляла: им приходилось постоянно бороться с собой, чтобы не осесть, не оползти вниз.
Море, с его зелеными водяными полчищами, уже давно из залива Кардиган[120] запрыгнуло в Уэльс, бушевало в Бристольском заливе[121], пенилось у подножья каменной Кураггары — самого северного из гигантов. Днем и ночью с Атлантического океана яростно накатывали, бичуя побережье, чудовищные валы. Они, грохоча, захлестывали Ирландию по всей ее ширине. Бешено обрушивалась с севера приливная волна: двигала перед собой дорогу шириной в несколько миль, над которой нависали черные тучи; вклинивалась в Корнуолл. По ту сторону Гебридских островов[122] волны, дымясь, расходились в стороны, выпуская из открывшегося зияющего разрыва облака пара. Новые массы воды, клокоча, заполняли трещины. Все светлей и светлее с каждой неделей — от невидимого источника — становилось небо над этой бушующей военной дорогой. В тлеющем небе, в сумерках, непрерывно вспыхивали молнии. Безостановочно извергались ливневые струи, рычал гром.
На Корнуолле, пожирая землю и всасывая реки, гиганты боролись с собственным сознанием. К рыкам грома примешивались их хрипы и гулкое бурчание. Сознание норовило от них ускользнуть. И когда кто-нибудь из гигантов стонал, другие тоже принимались стонать, чтобы этим шумом его разбудить. Делвил (на чьей спине теперь разместился Дартмурский лес) шевелил только веками. Стволы сосен и елей, свободно перемещаясь по его кровеносным сосудам, в каких-то местах пробуравливались сквозь черную, словно зола, кожу. Камни, попадавшие в него, как в воронку, уже забили все нутро до самого горла. На плечах, на груди выступали их грани, превращаясь в обрывы и ущелья: ловушки для пенящейся воды.
И вот однажды, когда Делвил стоял под бурей — о чем он думал, о чем хотел вспомнить? — затылок обожгла боль. Поначалу его это не встревожило; только голова, поросшая лесом и раскачивающая озёра, склонилась ниже. Но потом еще и пальцы дрогнули, и рука согнулась: в затылке жгло; какая боль! Делвил пощупал затылок. Его как будто окликнули. Откуда же? Он заворчал. Слезы Венаски падали ему на плечи, стекая вдоль шеи. Оклик: «Делвил Делвил Делвил». — Над ним потянулась мысль: меня окликают, по имени. — «Делвил. Делвил». — Вместе со слезами пришел этот крик. Пальцы его всё пытались что-то нащупать, они теперь были теплыми; сзади, из-за плеча, донесся сквозь бурю чей-то голос:
— Делвил! Помоги же! Меня опутали травы. А я хочу к тебе.
«Она зовет меня по имени. Все время — по имени. Имя. Так было, когда ускользнул Мардук». Взбудораженный Делвил грезил-стонал: «Мне нужно удержать при себе полотнище».
Слезы щекочуще-обжигающе скапливались за ушами. Делвил пожаловался: неужто другие не слышат? Вдруг чьи-то руки зажали ему рот. То были действительно руки, они легли на глаза. Он, задыхаясь, отдернул голову; светлый ужас пронзил его.
— Делвил, я не могу к тебе пробиться. Что ты стоишь столбом? Подними же меня, милый брат!
— Ох! — Вздыбился он, простонал гулко: — Прочь! — Стонал теперь вместе с другими: — Камни. Это всё камни ручьи. Они отнимают сознание.
Тут снова громыхнуло: черный каленый луч. Делвил крепче прижал к груди полотнище.
— Мои руки держат тебя. Они так рады тому, что уже рядом с тобой! Сама я тоже скоро приду, ничто меня не остановит. Ты — моя кровь. По тебе я тоскую. Тоскую, Делвил!
В его мозгу что-то дрогнуло-мелькнуло. Захотелось шевельнуть ногой. Что это висит у него на груди? почему омертвели ступни?
— Ты меня не собьешь с толку. Море уже подступает. Мы разорвем Землю.
— Мы одной крови, и ты тоже тоскуешь обо мне. Я знаю, хоть ты и противишься. Мой рот теперь рядом с тобой. Вот он. Мертвый брат, посмотри на море: оно прекрасно. Ты же чувствуешь меня, ты чувствуешь всё. Ты — лес гора река. Смотри на сладкую жизнь, к тебе льнущую. На нашу сладкую жизнь, на лес реку гору. Позволь им подняться к тебе. Просто позволь им подняться.
Сознание покидало его: «Я сейчас должен застонать. Они должны стонать со мной вместе. Она должна меня разбудить».