Горы моря и гиганты
Шрифт:
Началась борьба против ветра. Северо-восточный ветер, с туманом и сильной метелью, теребил края облачного покрова, занимавшего всё большую площадь, разгоняя оторванные клочья дыма. Люди, поодиночке или по нескольку человек, вместе с этими клочьями летели к земле — лежащей глубоко внизу, словно в бездне — и гибли. Другие тем временем стояли на деревянных щитах, покачивались; качка была хуже, чем на море. Вместе с досками их подбрасывало на пару метров вверх и швыряло вниз — то туда, то сюда. Приходилось в страшной спешке кидать на курящуюся поверхность, постепенно обретавшую вид земли, один щит за другим. Часто люди работали на плотах в полузабытьи, падали на колени, блевали: потому что их укачивало, закручивало в вихревых воронках; их несли на себе плывущие-скользящие доски, которые порой, словно играючи, разбегались в стороны, а иногда, приподнятые дымом, надвигались одна на другую и с треском раскалывались. Уцепившись за край плота, потерпевший такую аварию повисал над бескрайней ледяной страной. Внизу он видел темные водяные зеркала: фьорды; на востоке пики и гребни гор, застывшие в мертвом оцепенении, почти достигали облачного покрова, чуть ли не задевая пострадавшего. Человек чувствовал ледяное дыхание фирнов. Далеко под ним голубоватые глетчеры лениво спускались по скальным переулкам к белому побережью. Снежные лавины, обломки ледников свисали с горных вершин, словно гигантские трупы… В Исландии участники экспедиции строили мосты от берега к Мюватну Крабле Лейрхукру (а после, между Эйя-фьордом и зловещей бухтой Хьерад, вместе с взорвавшимися мостами взлетали в черный от пепла воздух над рекой Йокульсау, над плато Фиски, над восточными глетчерами); они взбирались на огромный глетчер Ватна-йокуль, прежде чем были сожжены (а прах их развеян по ветру) разодравшими небо огненными вулканами; теперь с таким же упорством они преодолевали сопротивление новой — немой — земли. Ветры бушевали над ледниками. Земля же безмолвствовала: как слепой, над которым сгущаются тучи его злой судьбы. Со всех берегов Гренландии устремлялись навстречу друг другу облачные пласты. Люди намеревались соединить эти колышущиеся массы в единый покров, оставив одно отверстие посередине, как островок.
В районе от бухты Диско до фьорда Уманак[82] под темными напластованиями маслянистого дыма однажды показались голубоватые овальные облака: их гнал перед собой фён. Первыми на них обратили внимание пилоты грузовых летательных аппаратов. Воздух вдруг сделался тихим и теплым. Пласты дыма начали снижаться: сперва медленно, потом все стремительнее. Как на челнах, спускающихся по бурной реке, стоят лодочники с длинными шестами, и отталкиваются от опасных берегов, и отталкиваются от дна: так же и рабочие на парящих в небе дощатых щитах с помощью шестов пытались удержать равновесие, отодвигали в сторону соседние щиты. Но теперь массы дыма то вздымались, то опускались, щиты швыряло то вверх, то вниз. Слои газа еще недостаточно отяжелели и уплотнились, они топорщились. Люди, застигнутые врасплох, ударялись о доски. На земле, глубоко под ними, что-то зашевелилось. Слежавшийся комковатый снег пришел в движение, он будто пытался уклониться от дуновений фёна. На ледяной поверхности что-то работало с нарастающей силой: методично отскабливало эту поверхность, понемногу перемещаясь вперед. Маленькими, большими, нерегулярными порциями взвихривалась снежная пыль. Заснеженная равнина напоминала теперь бурное море. Словно пар, поднималось что-то с земли и развеивалось. Как же те, наверху, вцепились в свои плоты! Как клубы ленивого дыма, выпускаемые со стоящих вдоль берега рабочих судов, беспомощно зависали в гудящем воздухе, как ветер заставлял их отклоняться в сторону, закручивал спиралями, а потом надламывал, словно стебли! Наверху, по краю, взрывались высоко парящие скопления облаков, и их обрывки носились по небу, словно маленькие барашки: фён беспощадно расшвыривал их в разные стороны. Тонкие же, легко рассеивающиеся газовые слои ветер отгонял к морю. Деревянные щиты, еще не скрепленные, срывались с места и кружились, как клочки бумаги в грозу. Штормовой ветер гнал их перед собой, вместе с людьми и шестами; на протяжении многих километров, словно лев, не выпускал из пасти дымовой лоскут (постепенно расплывающийся) с этой лакомой добычей, а потом все-таки ронял ее во взбаламученную черную воду или на дрейфующие льдины. Летатели, словно ракеты, взмывали вверх, но ветер их опрокидывал. Рабочие суда, несмотря на снежную бурю, еще пытались выбрасывать в атмосферу свой жалкий дым, но тот из-за штормовой погоды не поднимался. Буря трепала и сами эти корабли: подкидывала трясла теснила. Они, дрожа, отползали в сторону, ложились на другой галс, оборонялись; в то время как наверху вдруг стало видимым свинцово-серое небо, в котором вспыхивали и растворялись багровые и иссиня-черные тучи, пестрые клочья дыма. Развеялся облачный покров над бухтой Диско, а также к югу и к северу от нее; большой же покров был вспорот в нескольких местах, и разрезы тянулись от побережья далеко вглубь. Наверху люди спотыкались, соскальзывали с дощатых настилов; газ обволакивал их ноги, колотящие по воздуху руки, прищуренные глаза, шевелящиеся языки, стиснутые зубы, отплевывающиеся рты. Люди смахивали сдирали его с себя, как липучую пленку. Высоко в воздухе, под завывания фёна, они отчаянно дрались с газом, но в итоге оказывались запакованными в него, свернутыми в шар, как ежи. И со свистом летели вниз, на лед, где наконец обретали вечный покой.
От Фарерских и Шетландских островов подошли новые корабли с маслянистыми облаками в трюмах; они образовали второе кольцо вокруг гренландского массива. К тому времени над страной уже лежал мерцающий облачный покров толщиной в несколько метров: слегка покачивающийся, представляющий собой однородную массу. Гудящие штормовые ветры натыкались на него, как на каменную стену. Над этой облачной пеленой — как уже много тысячелетий подряд — на считанные часы восходило солнце. Но свет его больше не проникал сквозь облака. Отныне гренландский континент был отрезан от прежнего белесого неба, от немой Луны, от искрящегося северного сияния, от маленьких мерцающих звезд. Водяной пар, поднимающийся с земли, скапливался под нижней поверхностью облачного покрова и рассредотачивался очень медленно, трансформируясь в снежные вьюги, в грязевые дожди. Уплыть эти испарения никуда не могли; земля покрывалась тяжелым водяным паром, температура начала подниматься. Одновременно сгущалась тьма. Животными овладело беспокойство. Олени покидали свои пастбища и целыми стадами бродили по льду. В стаде не было вожака, животные просто сбивались вместе и, чуя недоброе, старались держаться вблизи от прибрежных островов. Медведи и лисицы тоже выбирались из нор. Им было не по себе, они бегали и обнюхивали землю, не обнаруживали никаких изменений, но все же не успокаивались. Испуганно кричали вороны. Гладкие тюлени выныривали из воды, шлепали по льду, искали новую воду. Животные теперь бдительнее следили друг за другом и, если враждовали, вступали в схватки с большей, чем прежде, яростью. Над горами ледяными пустынями плыли к центру материка — одновременно с востока юга и запада — облачные пласты. Уже подплывали порой клочья дыма с противоположной стороны. Если какое-то облако и отрывалось от общей массы, то оказавшиеся на нем рабочие могли теперь благополучно пролететь над страной и невредимыми причалить к облачному покрытию, возводимому с другого берега. Но когда люди на плотах, двигавшихся с запада и востока, впервые увидели друг друга невооруженным глазом, они не стали ни радостно кричать, ни махать руками. Многие просто, вдруг обессилев, повалились на доски.
Корабли с грузом газа укрепили искусственный облачный покров. И к концу августа отправились в обратный путь. Теперь настало время заняться брошенными турмалиновыми судами. Начальству не составило труда набрать со всех эскадр добровольцев на такое задание: участники гренландской экспедиции — будто под воздействием ослепления — с суровой решимостью, не дожидаясь приказов, сами делали все, что от них требовалось.
Однако и этих смельчаков охватил ужас, когда на маленьких шлюпках они приблизились к пестрым, оглашаемым птичьими криками островам. Очертаний кораблей уже нельзя было распознать. Добраться до фрахтеров мешали киты. В них стали метать взрывные заряды; вода омерзительно окрасилась кровью; темные туши еще сколько-то времени плавали на поверхности. Как сети с рыболовных судов, свисали с островов массы водорослей. Приходилось прорубаться сквозь эти заросли, вспарывать их, сжигать. Шлюпки отвозили отрубленные слоевища и листья в открытое море. Мощный растительный заслон моряки преодолевали шаг за шагом, слой за слоем. Команды шлюпок сменялись каждый час: ибо вновь и вновь находились люди, которые поддавались странному влечению и потом их приходилось отрывать от работы буквально силой. В конце концов — после того, как мосты из водорослей были взорваны, а вода очищена — участники экспедиции оказались на палубах фрахтеров. Как же изменились эти суда! Верхнюю часть их внешней обшивки уже обнажили; когда же «чистильщики» убрали самые крупные скопления водорослей, стало видно, что фрахтеры, словно почуяв свободу, сильно вздрагивают, медленно трогаются с места, рывками всплывают наверх. И вот эти корабли уже легко заскользили по воде, сопровождаемые шлюпками; люди даже боялись, что суда сейчас поднимутся из воды, воспарят над ней. Вся листовая жесть с фальшбортов отвалилась, обшивка лопнула. Изнутри и снаружи сквозь стенки судна пробивались какие-то отростки, ветки, тонкие слоевища. Немногочисленные каюты верхней палубы были наполнены дымом; но так только казалось, когда ты открывал дверь. На самом деле их наполняло что-то вроде паутины. Крайние отростки этой серо-белой ткани цеплялись за дощатые переборки, за двери и люки, заполняя все проемы своими переплетающимися волокнами. Но пауков матросы нигде не видели. И когда они разрывали податливую паутину рукой или палкой, оказывалось, что ткань эта представляет собой тончайшие, как волоски, травянистые побеги (раздувшиеся листочки стебельки веточки), выпущенные досками шкафов потолков полов. В стороне от досок, на довольно большом отдалении, растения образовали имеющие вид стенок вегетативные органы. Каждая каюта была как бы сердцевиной древесного ствола; со временем ее пространство должно было разбухнуть одревеснеть. Вновь прибывшие расхаживали по качающимся палубам. Открыв люк, чтобы спуститься в трюм, они отшатывались — оттуда вырывался удушливый газ. Палубы обрели губчатую консистенцию, были оплетены водорослями. Из свилей в нижней части мачт выросли ветки, покрывшиеся странными ворсисто-бархатистыми листочками, которые часто срастались вместе, образуя подобие цветка. Повсюду кишели жуки и муравьи. Искать хранилища турмалиновых полотнищ не пришлось. Из чрева судов распространялось интенсивное, периодически усиливающееся свечение, часто ослепительно вспыхивающее; что делало кабельное освещение излишним, хотя кругом царила равномерная тьма. Матросы пробивали палубы над трюмами, прокладывая себе путь с помощью топоров пил огня; сносили переборки покрывшихся растительным войлоком судов. Балки и обивочные панели люди сбрасывали в воду, и рыбы плыли за этими деревяшками, мордами толкали их вперед, постепенно обгладывали, на своих спинах выносили в море.
Горы полотнищ располагались в трюмах свободно. Волшебное это было зрелище — как они висели. Стены трюмов обшиты листовым металлом. Но металл фантастически изменился. Его поверхность перестала быть гладкой. Она сделалась волнистой, с выпуклостями вздутиями шаровидными выступами. Из этой волнистой искривленной поверхности выдавались вперед лучистые сверкающие кристаллы, которые притягивали к себе металл, так что вокруг них металлические листы пошли трещинами. Сталь на стенах словно расцветала навстречу светящимся полотнищам… Ужасный блеск этих покровов. Периодически гаснущих и вновь вспыхивающих. Запах плесени, усиливающееся тепло… Летатели крючьями зацепляли полотнища (висевшие нормально, как их повесили). Покров за покровом доставляли участники экспедиции наверх, через темный сочащийся дождем воздух. На маслянистых облаках уже лежали пластины, которые люди собирались раскалить с помощью полотнищ.
В сотнях пунктов от кораблей вверх — к облачному слою — тянули провода, чтобы соединить большой кабель с полотнищами. Люди работали в авральном режиме, на пределе сил. В начале сентября все турмалиновые суда от полотнищ освободили. Пустые фрахтеры снова заросли войлоком; некоторые распались на части и затонули.
И тогда фрахтеры для маслянистых облаков, а также транспортные суда бросились врассыпную от берегов темной земли, окруженной льдами и порождающей лед: устремились на юг запад восток. Разлетелись от Гренландии, которую они ввергли в тягостную ночь и которая теперь, со своими скулящими растревоженными животными, одиноко лежала позади них. Полчища летателей и воздушных судов беспорядочно мчались впереди морских кораблей. Все хотели как можно скорее пересечь океан. Два дня двигались суда; западные приблизились к побережью Баффиновой Земли, восточные же достигли десятого градуса долготы.
Ночью накануне третьего дня на изоляционное покрытие полотнищ из большого кабеля пустили ток. В это мгновенье все морские суда замедлили ход, а летатели опустились на палубы или на вспененную воду. Дрожь охватила людей, которые толпились на темных палубах, выскакивали из кают.
Вот все и кончилось. Вулканы Крабла Лейрхукр Хердубрейд Катла Гекла были взорваны. Растерзанная Исландия выпустила из своих недр огонь Земли. На подвижных мостах погибло много сотен людей, таких же, как и те, что сейчас собрались на палубах: одни сгорели, а прах их развеялся над глетчерами, другие разбились или утонули. Материк отправил на помощь новые суда, новые человеческие массы. Они не успокоились на достигнутом. Остров отдал свой жар. Турмалиновые полотнища удалось зарядить. Эти ужасные завесы лучились пели. В море они приманивали к себе рыб птиц водоросли и хотели взлететь. Потом, наконец, по ту сторону океана показалась Гренландия. Пришлось создавать над ней облачный покров, сбрасывать на него дощатые щиты. Как много было погибших, сорвавшихся вниз… Теперь, когда взвыли сирены, люди стояли на палубах, над катящимися волнами. Вдруг вокруг них всё зашаталось, загрохотало: корабли тряхнуло, да так, что многие из стоявших на палубе охнули, у многих подкосились колени. Глаза в испуге раскрылись, по-варварски блеснув белками. Рты искривились, губы сжались. Люди ссутулились. Их окатило жаром, по спинам и затылкам побежали мурашки. «Беда. Какая беда. О небо, какая беда! Как мы допустили такое? Да что же это, что?! Дорогая ночь, дорогая жизнь! Дорогой фальшборт, дорогие поручни, пожалейте меня! Дорогие люди доски такелаж мачты опалубка… Дорогой бушлат, грубошерстный, пожалей! Мой палец, все тело, и ты, дорогая рука, и ты, дорогая шея… Шея моя, шеюшка, и кожа, и подбородок — пожалейте меня! Ах, какое несчастье…» И потом их словно схватила чья-то рука, они затрепыхались внутри себя. Тогда-то это — позади — и случилось.
Море оставалось гладким. Но волна света нахлынула из-за горизонта. Они все попадали лицом вниз. Ужас и боль в груди. Горло у всех сжалось. Они безудержно плакали от страха, пока на горизонте пламя, не находя препон, поднималось выше выше выше выше. Тем временем в них трепетало желание: Туда! Тоска по огню! Огню Исландии! Жестокой и любимой страны! Лейрхукр Мюватн Крабла: все дело в них. Огонь выше выше. На тот остров хотели они. Безмерной была их тоска: «Что нам жизнь! Наш огонь! Наш огонь!»
И многие продолжали лежать, не желая смотреть на слепящий свет. Хоть бы он исчез! Их грыз безумный страх. Смахнуть бы все это. В чем они же и виноваты. Смахнуть — ужасное пламя.
Руководители экспедиции, мужчины и женщины, хоть и стояли на ногах, но тоже отворачивались, дрожа и проклиная себя. Хватались за грудь: «Моей вины тут нет». Зубы у них стучали скрипели, уши и носы сделались холодными, они не чувствовали собственных пальцев. Сглатывали слюну; шаркали омертвевшими ступнями по доскам, топали ногами, чтобы не потерять себя. В беспомощном ритме открывали закрывали глаза. Но потом все-таки брали себя в руки. Смотреть на этот свет. Свет, огонь выше выше выше над бесконечным небесным сводом. Их глаза должны это видеть. На этот слепяще-белый вверх-стремящийся свету ставить глаза. Глотать этот свет широко открытым ртом, как утопающий глотает воду. Весь этот водный поток принимать в распахнутую китовью пасть и заглатывать его, заглатывать. Мышцы держать в напряжении, глаза держать направленными в ту сторону, ногами удерживать палубу. И они это сумели, глаза у них не зажмурились. Получилось. Что там горело, было турмалиновыми полотнищами. Их тоже стоит упомянуть. Полотнища доставили с континента; то были переплавленные соединенные в завесы полудрагоценные камни: искусная работа. Они лежали на маслянистых облаках. Облака эти — не новое изобретение. Еще Анжела Кастель использовала их на войне. Ее знаменитые тучегоны… Чего только не придумает человек! Ступни постепенно оживали, каждый уже мог шевельнуть пальцами ноги, повернуться, опустить плечи. Гренландская проблема решена. Теперь медленно втянуть в себя воздух: вдох, вдох, выдох. Они — все еще с поникшими головами — переводили взгляд на соседей. Вокруг лежат люди, прикрыв лица руками. Парализованные Потрясенные. Слов сейчас не надо.
Суда много часов дрейфовали по посветлевшим волнам — без руля. Потом люди очнулись. Подняли головы, как подсудимый, выслушивающий приговор. Машины снова начали сотрясать снизу корпуса кораблей; соответственно, руки и ноги задвигались в определенном ритме. Помрачневшие моряки старались не смотреть друг на друга, с опаской поглядывали на воду. Над водой стояло неугасимое, все вокруг перекрывшее зарево, от которого поблескивали волны. Небо, в северной части, было им проглочено. Что же произошло? Люди притоптывали ногами, поправляли одежду, сплевывали. Угрюмо набычившись, смотрели перед собой. На результаты своей работы.