Горы моря и гиганты
Шрифт:
Гренландия располагается на платформе из гранита и гнейса, обтекаемой холодными морскими течениями: выше семидесятого градуса северной широты, между двадцатым и восьмидесятым градусами западной долготы. Темная первобытная Сила Холода когда-то завладела прасущностями, которые, в раскаленном виде, поднялись на поверхность из земного ядра, — кремниевой кислотой, магнием, алюминием, кислородом; и не отпускает их на свободу. Сила Холода — могущественная владычица, госпожа Бесконечного, заполняющая собою эфир. Именно она творит, порождает образы, которые тщится уничтожить огонь. Не сосчитать созвездий, которые несет в себе Сила Тьмы и Холода; все они — лишь завихрения внутри нее.
Мерцающий свет натянутой над Гренландией сети вступил в борьбу с Силой Холода. Против Безмятежно-Кроткой ополчилось Бешено-Неистовствующее. Звонкое пение пламенеющей сети… Казалось, пламя собирается уподобить себе все субстанции: воздух лед камень. Струи воды побежали по лику льда. Торчащим среди льда скалам — нунатакам — пришлось отдать свой тонкий снежный покров и обнажить, вплоть до подножия,
Прибрежные глетчеры быстрее соскальзывали вниз. Они устремлялись к фьордам: сзади, из срединной части континента, их что-то подталкивало. Через их головы, их спины пытались перебраться другие ледовые массы. В срединной части Гренландии образовалось бурное ледяное море. Льдины, куски льда теснились, громоздясь друг на друга; сталкивались и разбивались вдребезги. Льды и фирны срединной части страны пустились в странствие. Плыли по тонким слоям проточной воды. Продавливали своды, которые находились под ними, а вот воду раздавить не могли. Она все бежала вперед — и, поскольку была текучей, увлекала их за собой. Ледовые массы подтаивали снизу и не могли не скользить, не плыть. По мягкой, податливой воде они плыли. Их вес нарастал на протяжении тысячелетий, во тьме, между периодами долгой зимы и короткого лета. Один за другим падали на них слои снега, приносимого ветром; снег этот подтаивал превращался в лед. Ветер не успевал сдуть снежный покров, и ко льду прирастало все больше снега, гора стряхнуть его не могла; ледяные массы наложили на скалы и холмы свои оковы, подступили к ним вплотную. И получилось в конце концов, что земля — всего лишь скамеечка для их ног. Льды топтали землю, расплющивая ее складки. Теперь же под ними что-то всколыхнулось. И они, растерявшись, покинули свои места. (Впрочем, не только они.) Они почувствовали: у них за спиной что-то сдвинулось. Что-то их приподняло и вышвырнуло с привычного места, подцепив снизу подобием рычага. Все еще невидимыми оставались тихие, погребенные подо льдом горные склоны и долины — дети Земли, которых море не сумело сожрать. Но прежнего груза над собой они не чувствовали. Долины были теперь заполнены перемещающимся льдом; тот же лед вскарабкивался на горные гребни, переваливался через них. Глетчеры из срединной части страны тоже двинулись к побережью. Как женщина обязательно подберет юбку, прежде чем ступить в дорожную пыль, так же и медлительные лавины сперва как бы ощупывали землю, испещренные шрамами скалы, и только потом решались смешаться с их массой. Напирающие лавины сперва обтекали нунатак, потом расплющивали его, катили перед собой, растирали обломки в пыль.
Вода — великая стихия, самый непримиримый враг Силы Жара и Силы Холода — выступила теперь на первый план. Струящиеся белые мутные массы… Это смывание-прочь, растворение, умение-утащить-за-собой, привычка-падать-расплескиваться… Вода десятки раз подбегает вприпрыжку, откатывается назад, но в конце концов опрокидывает препятствие и спешит дальше… Вместе с Силой Жара она проникала в глетчеры, разрыхляя их. Туманные завесы, газообразные насыщенные влагой моря устремились вниз. Вода с неба — сперва в виде накрапывающего дождя, потом сплошными ливневыми потоками — возвращалась на землю. В этой влаге растворялись последние снежные поля. Фирны и глетчеры, еще не обрушившиеся лавинами в море, пока по-прежнему обременяли землю. Но и они начинали взрываться, растекаться влагой, когда их раскачивала мягкая вода.
Горы холмы равнины раздавленной древней земли теперь — затопленные, на протяжении целых миль покрытые озерами, усеянные водопадами — явили свой опустошенный лик. К берегам все еще ползли, преодолевая горы, глетчеры: ворковали, шмякаясь вниз со склонов. Глетчеры, гудя, вслепую устремлялись вперед, их поверхность растрескивалась; потом вдруг, захлестнутые водой, обессиленные всей этой влагой, они останавливались перед скалами: заколебавшись, высоко вздыбливались… И с ворчанием оседали, становились меньше-серее, превращались в скопище глыб.
Вся земля сделалась глыбо-пустыней. Озёра курились паром и кружили по своей поверхности ледяную крошку. В низинах еще сохранялись последние остатки глетчеров. Срединная часть, равномерно-гладкая, с немногими разбросанными по ней дымящимися холмами, спокойно лежала под горячими воздушными струями. Вода рвалась к побережьям; но там образовалась стена из обломков льда и той части почвенного слоя, которую глетчеры увлекли за собой, — воде предстояло пробиться сквозь стену.
Это случилось в день, когда первая разведывательная эскадра поплыла через океан: тогда-то здешняя земля и шевельнулась. С величайшим спокойствием поднялась Гренландия — земляной массив, раскинувшийся от Северного полюса до Атлантического океана. Поднялась как пробка, глубоко вжатая в воду, но вдруг отпущенная пальцем, который ее держал. Она ведь освободилась от неподъемного груза — фирна, глетчеров, срединного ледового щита. И потому поднялась легко. Поднялась над тяжелой вязкой массой (образующей внешнее ядро Земного шара), которая и подталкивала ее, пока она не заняла новое место. Целая страна с горами, равнинами, холмами, побережьем передвинулась повыше — и разодралась с севера на юг.
За несколько дней всё решилось. Гренландия, которая еще недавно была континентом, превратилась в два больших острова, разделенные мелководным проливом шириной в несколько миль. Дымящиеся острова медленно вырастали из воды. Потом снова на какое-то время исчезли. Западный, больший по размеру, был захлестнут глубоководным морским течением.
В ОГРОМНОЙ ОБЛАСТИ вокруг зоны огня — там, где свет был менее ярким, а жар не таким сильным — сама земля пустилась в странствие, чтобы приблизиться к знойному острову. Мир вокруг Гренландии, будто хотел потушить пожар, стал разрастаться по направлению к огненной зоне. Особого рода стена двигалась к гренландским островам — такая мощная, что почти изолировала их от моря. Из пограничного района к пылающему очагу устремилось гигантское скопление всяческих живых тварей. Оно — так же, как огонь и вода — вбирало в себя всё. Пронизывало собой воздух. Иногда оно казалось газоном, иногда, на протяжении многих миль, — пойменным лугом, иногда — лесом, воздвигшемся над морем: зеленым гористым островом, плавучим. Всё, что не обрело почву для интенсивного роста внизу, тянулось вверх, рассылало во все стороны посланцев, не прикованных к одному месту: живых существ, способных бегать летать плавать. Километровой толщины были слои растений, покачивающихся на поверхности моря, — пурпурных зеленых бурых. Там, где они приближались к более горячим лучам, слои эти становились столь плотными, что вода пробивалась через них только по каналам, а сверху они оставались сухими и набегающая волна захлестывала их лишь изредка.
На западе колышущиеся ламинарии разрослись до размера деревьев; лассонии достигали толщины человеческого туловища, их украшали багряные лиственные кроны со свисающими вниз ветками. На этих пропитанных водою лугах, в этих диковинных лесах вырастали и гибли многочисленные живые твари. Они запутывались в ячеях растительного мира. Стаями стекались на эти странные плоты. Плавучий луг поднимался и опускался, туго натягивался, снова опадал. С каждым новым подъемом — будто в результате выдоха — тысячи зародышей и мелких организмов выдавливались из него, падали в воду. Их тут же проглатывали другие твари, только что подплывшие или давно поджидавшие добычу. Морские леса и луга постепенно врастали друг в друга, становясь единым дышащим существом. Рыбы черви рачки пытались пропилить себе путь через листья и стебли; однако вес такого луга был чудовищным. Эти живые организмы оказывались раздавленными; жидкости, вытекавшие из них, смешивались с белым соком надломленных слоевищ, отмирающих листьев. В кольце, смыкающемся вокруг Гренландии, уже нельзя было отличить живое от мертвого, растения — от животных и почвы. Растения плотно прижимались к другим растениям, хватали медленно приближающееся животное своими усиками или цветками — и животное становилось их частью. Эти растения и сами со всех сторон щетинились всасывающими и опорными корешками. Волоски на их листьях, усики преобразовывались в хоботки щупальца челюсти; то были животные и растения одновременно.
На цветах сидели ракообразные существа. Сидели совсем тихо. Лишь порой ударяли хвостами по усикам растений, пытавшимся вокруг них обвиться. Обеими ногочелюстями — искривленными, как сабли — они вбуравливались в цветоложе, делали проколы на цветоножке, запускали туда свои жвала, сосали сок. У многих цветов были трубчатые венчики; серые рачки забирались в их обвертку, запускали тонкие жвала в завязь и добывали себе пищу из пыльниковых трубок. Иногда, на более рыхлых лугах, рачки не опирались о цветоложе конечностями, а покачивались, шевеля хвостом, над плавающей в воде чашечкой (как если бы сами были частью растения)’, только если что-то теснило их, отрывало от цветка, они короткими вращательными движениями ввинчивались в него поглубже.
На растениях сидели и другие создания, пауки. Притаившись в пазухе листа, они начинали плести паутину, прикрепив ее к ближайшему стеблю. Попадались и каракатицы — диковинной формы тела со многими щупальцами, с закрытыми глазами. Мускулистая мантия застыла, туго натянулась, потому что отростки растений проникли в ее полость, разрослись там, — но животное еще живо. Его сердце бьется; в кишки попали споры; сердце медленно разгоняет по телу соки других живых организмов, других растений. Щупальца обвились вокруг слоевищ, листьев, почек, уцепились за медузу или морскую звезду; и каракатица высасывает пойманное животное, но за него уже ухватился и кто-то еще, превратив болтающееся щупальце медузы в собственный хоботок, или жало, или прицветник, или пыльниковую трубку.