Госпиталь. Per Aspera
Шрифт:
— Ладно, Саня, идем вниз, а то там у нас все открыто — еще сдует модели на пол…
— Только не это… — подхватывает Малой.
— И не говори, — я стараюсь улыбнуться. Мы идем к лестнице, возвращаемся к себе, оба приучились считать палату чуть ли не домом. Она для нас — как островок твердой почвы на гиблом, изобилующем бездонными топями болоте.
X. Черный ход
Лежу на койке, натянув одеяло по подбородок, делаю вид, что сплю. Вместо окна — черный квадрат. Можно сказать — почти что Малевича, исполненный без единого мазка. Помнится, мы тоже рисовали подобные картинки в школе. Композиции назывались «перегорели пробки». Правда, было трудно доказать учительнице, что перед ней мировые шедевры.
Пока я притворяюсь, Саня еще какое-то время пытается развести активность, пыхтит как паровоз, сгорбившись над моделью, но в одиночку у него получается не ахти. Наблюдаю сквозь ресницы, как он борется со сном, единственный бодрствующий на капитанском мостике. Судя по тому, как он зевает, рискуя вывихнуть челюсть, скоро наш корабль потеряет последнего вахтенного.
Наверное, парень сейчас испытывает нечто вроде гордости, еще бы, ведь его никто не укладывает спать. Мало того, он еще и пересидел своего старшего товарища. Взрослого сморило, а ему — хоть бы хны. Ну, теперь можно и на боковую, с чистой совестью.
Погасив свет, Малой, наконец, забирается под одеяло. А через пару минут — уже посапывает.
В комнате довольно свежо — мы ее на совесть проветрили перед сном, а модели, клей и краски заблаговременно убрали в коридор, на подоконник.
Дождавшись, пока его дыхание становится ровным и глубоким, встаю, соблюдая чрезвычайную осторожность. Стальная сетка все равно предательски скрипит, пронзительно, словно сирена автомобильной сигнализации. К счастью, Малой по-прежнему крепко спит.
Вот и хорошо.
Тихонько притворив дверь, пересекаю здание по коридору, выхожу на лестничную клетку. Перегнувшись через перила, смотрю в колодец. Там все так же как днем, только куда мрачнее.
А ты чего хотел ночью… и вообще, старик, а давай не сегодня, ладно? По крайней мере, не сейчас. Куда лететь?
Вспоминаю, как Холмс предупреждал доктора Ватсона не выходить на Гримпенские болота по ночам, когда силы зла властвуют безраздельно.
Да, золотые слова…
Но, я не намерен следовать совету непревзойденного специалиста по дедукции. Я ведь не обладаю его аналитическими способностями, чтобы развязать узел, не выходя из палаты. А мне кровь из носу надо разобраться. Выход один, вызываю огонь на себя.
С этой мыслью делаю первый, самый сложный шаг к лестнице, ведущей вниз. Я принял решение взглянуть на дверь, обнаруженную Малым в подвале, и не отступлюсь от него.
Собравшись с духом, медленно спускаюсь с этажа на этаж, чувствуя себя подводником, или, скорее даже водолазом, совершающим погружение на рекордную глубину. На ум приходят картинки из документального телефильма, снятого командой аквалангистов, обследовавших упокоившийся на дне северной Атлантики «Титаник». Впервые за восемьдесят с чем-то лет.
Мимо проплывают таблички, сообщающие номера этажей и профили отделений. Миную хирургию, травматологию, ортопедию.
На втором этаже переживаю сильнейший стресс. Сердце замирает, когда глаза улавливают движение за матовыми стеклами, вставленными в двери из дюрали. Там будто мелькает тень. Отскакиваю, но почти сразу соображаю, это действительно тень. Моя тень…
Пфф … Н-да… До паранойи осталось совсем чуть-чуть.
Отдышавшись, продолжаю погружение. На первом этаже темно, как в склепе. Я не был здесь с тех пор, как мы с Афганцем провернули его глупую шутку с медсестрами. Сколько суток прошло с тех пор, сказать не берусь, но времени утекло порядком. Произошедшие тут перемены ощущаю сразу. Чувствую их… кожей, ушами, спинным мозгом. Пульс ухает в висках кувалдами.
Первым делом слышу, как где-то монотонно и ритмично, будто метроном, капает вода.
Может в ушах шумит?
Замираю, затаив дыхание. Вслушиваюсь. Сердце готово выпрыгнуть из груди через горло. Убеждаюсь, что мне не чудится. Из-за полумрака, царящего в холле, почти ничего не вижу, зато вынужденная слепота обостряет прочие чувства. Особенно слух. Он безошибочно указывает мне, капель доносятся из подвала.
Тем не менее, пунктуально проверяю все двери подряд, в том числе и входную. Как и следовало ожидать, они — на запоре.
Ну же, хватит тянуть резину! Надо идти в подвал.
Возвращаюсь на лестницу. До дна колодца всего два пролета, две дюжины ступеней. Чтобы преодолеть их, кажется, мне требуется целая Вечность. Когда, наконец, достигаю самого дна, останавливаюсь, уцепившись за последний метр поручня. Дальше предстоит идти без него.
Долго не нахожу в себе мужества разжать пальцы. Перила — как страховочный канат, путеводная нить в подземелье Минотавра…
Блин, как Малого угораздило сюда забрести, ума не приложу?! Разве что на автопилоте…
Тут, под землей, совсем темно, холодно и невероятно сыро. Воздух — затхлый, характерный для необжитых подвалов. Остается только гадать, как эта сырость не распространяется по всему Госпиталю.
Двигаюсь в сторону ближайшего проема. Такое ощущение, что пол покат и под небольшим углом спускается вниз. Под подошвами начинает хлюпать вода.
Здесь что, трубу прорвало? Хорошо хоть ботинки обул…
Тяжелая ледяная капля врезается мне в переносицу. От неожиданности шарахаюсь в сторону, едва не падаю. Как только глаза осваиваются с темнотой, вижу большие сосульки, свисающие с потолка. Зрелище — то еще. Меня аж передергивает.
Е-мое!.. блин, не сосульки, а настоящие сталактиты…
Изо рта тем временем вырывается пар. Тут, внизу, действительно промозгло. Температура может и не минусовая, но, пожалуй, и не выше нуля градусов по Цельсию.
Сначала думаю задрать брюки до колен, но затем просто затыкаю их за высокие голенища шнурованных армейских ботинок. Крадусь дальше.
Впереди показывается стальная дверь, отделяющая подвал от лестницы. Толкаю, она тяжелая и подается со скрежетом, петли прихватила ржавчина. Затхлый запах бьет в ноздри. Морщусь.