Господа юмористы. Рассказы о лучших сатириках страны, байки и записки на полях
Шрифт:
Я стал называть причины, среди прочих назвал и экономическую.
Кваша сказал:
– Ну, он не так много зарабатывал, я тогда снимался в кино и имел большие деньги.
Я сказал:
– Вы просто не представляете, сколько зарабатывал в 80-х Хайт. У него одних авторских за три программы было три-четыре тысячи в месяц.
Услышав это, Кваша бросил трубку. А ведь он с ним дружил многие годы и даже портрет его нарисовал для театра «Шалом».
О том, что есть такой автор – Жванецкий, широкая эстрадная общественность узнала
В Ленинграде их все знали, особенно в актёрских кругах. Они там выступали в питерских капустниках, и Мишу там знали. Денег от Театра Райкина не хватало, они выступали и самостоятельно, Аркадий Исаакович, естественно, об этих выступлениях узнавал, плохо к ним относился, тем более что эта троица имела шумный успех. Скандал приближался, и, наконец, они с Театром Райкина расстались. И вот приехали на конкурс.
В Театре эстрады и тексты Жванецкого, и исполнение Карцева – Ильченко произвели фурор. Это было какое-то особое качество юмора. Высокий темп, чисто одесское остроумие и совершенно невозможная актёрская манера.
Они получили второе место. Почему не первое, не знаю. Просто, наверное, из опасения, а как бы чего не вышло. Так же когда-то дали третью премию Пугачёвой, а первую тогда получил драматический актёр Валерий Чемоданов. Кто сегодня вспомнит Чемоданова, кроме меня?
Кстати, там же, на этом конкурсе 1970 года, участвовали Хазанов и Высоковский, но они дальше первого тура не прошли. Как говорил известный философ: «Сатира никогда не получит призовые места, потому что в жюри сидят её объекты».
Так и было. В жюри сидел Утёсов, от которого Хазанов тогда и ушёл.
Как-то мы встретились с Хазановым в «Литгазете», ходили с ним в буфет, и потом я повёл его в «Клуб 12 стульев». Я знал, что там сидит Утёсов, хотел посмотреть на их встречу.
Мы вошли в комнату редакторов. Утёсов сидел рядом с Сусловым, то есть с замом начальника. Утёсов увидел Хазанова и начал:
– Вот, посмотрите на этого мальчика. Я взял его на работу, в оркестр, пошил ему костюм, помог не пойти в армию, я дал ему большую зарплату и даже был свидетелем на его свадьбе. Что ещё нужно? А он взял и ушёл.
Гена стоял опустив голову и ни слова не отвечал. Когда мы вышли в коридор, я спросил Гену, почему он смолчал.
– А что, я разве мог его в чём-то переубедить?
Да, конечно, вряд ли.
Утёсов понял, что Гене уже тесно стало в оркестре, где он годами должен был делать одно и то же, и никакого актёрского роста.
Он ушел в Москонцерт, где мог заказывать новые номера, привлекать новых авторов, короче, развиваться творчески.
Но это так, лирическое отступление.
А тогда, в 1970 году, мы узнали Карцева и Ильченко. Они со Жванецким образовали в Одессе свой Театр миниатюр.
Жванецкого в то время не печатали. И так и не печатали года до 1980-го. Один раз его напечатали в газете «Литературная Россия». Я этот монолог вырезал и до сих пор храню. Монолог назывался «Он – наше чудо». Там была классная фраза: «Это же он считал, что если поменять продавца,
В 1972 году мы с «Клубом» поехали в Томск. В то время там первым секретарём был Лигачёв. Он заботился о своём городе. Там мы выступали во Дворце спорта, и оплачивали нам по ставке общества «Знание», то есть по 75 рублей за концерт. Это было что-то из ряда вон выходящее. Сравните, Хазанов в то время как артист получал 13 рублей. От бюро пропаганды литературы нам, писателям, на гастролях платили по две ставки, то есть по 30 рублей, а здесь – 75. Молодец Лигачёв.
Поехали Веселовский, Суслов, редактор Резников, Арканов, Горин, Измайлов, Ардов и кто ещё – не помню. Помню, что Арканова и Горина поселили в отдельные люксы, а нас с Мишей поселили вместе.
Конечно, это Мише не могло понравиться. Он уже был в Ленинграде любимцем публики. Они с Витей и Ромой собирали по всей стране аншлаги, а тут к нему относились как к начинающему. Он-то уже знал себе цену, а администрация «Клуба» эту цену пока что не собиралась платить.
Миша был взбудоражен, нападал на Арканова и Горина, которые в то время были намного известнее Жванецкого. Он мне говорил:
– Какие они писатели? Вот Токарева – это настоящая писательница.
Надо сказать, что большого успеха он в Томске, во Дворце спорта, не имел. Дело в том, что нас там было двенадцать человек выступающих, по числу стульев. Выделили нам по восемь минут, и Миша просто не успевал разогнаться. Это уж потом, к 1980 году вся страна привыкла к его особой манере быстрой речи, а тогда он во Дворце спорта на четыре тысячи человек просто не проходил. Очень из-за этого нервничал.
Мне восьми минут вполне хватало. У меня был такой простой репризный юмор. Я там читал всего два монолога – «Бабье лето» и «Руководство для желающих выйти замуж». За восемь минут доводил зал до скандирования и заканчивал под бурные аплодисменты.
Миша потом, в Москве, делился с Юрой Воловичем, говорил про меня:
– Он просто расстреливает публику из пулемёта.
Мне он комплиментов не говорил. Он вообще очень ревниво относился к чужому успеху. Я там гулял, а Миша после концерта сидел в номере. Один. Через пару дней он не выдержал, говорит:
– Это нечестно, ты там гуляешь, а я сижу скучаю. Давай пригласи и на мою долю.
Я попросил свою подругу привести девушку и для Миши. И дальше мы уже «гуляли» вчетвером. Правда, моя девушка ему понравилась больше, но тут уж я «делиться» не стал.
Потом, в Москве, он рассказывал про меня какие-то фантастические истории, не соответствующие действительности, но мне приятные.
Там же, в Томске, в этой поездке, произошла очень памятная ситуация.
Веселовский созвал всех авторов в большом номере. И авторы: Арканов, Горин, Бахнов – высказали заму Веселовского Суслову свои претензии.
Дело в том, что Суслов, как старший редактор, любил посокращать рассказы мэтров и даже покромсал известный шедевр Горина «Остановите Потапова». Авторы потребовали, чтобы он не редактировал их рассказы. Выступили против него все, кроме меня. Я был там салагой, чьё мнение не учитывалось.