Господи, подари нам завтра!

Юзефовская Мариам Рафаиловна

– Ты же знаешь, я несчастье за версту чую. Увидишь, здесь будет кровь. Большая кровь.

«Вылитый дед Лазарь», – думала я про себя, обводя пальцем замысловатый узор на много раз штопанной голубой плюшевой скатерти.

– Чего ты ждешь? Погрома? Какие тебе нужны еще доказательства? – наступала сестра.

В ответ я лишь молча пожимала плечами.

– Ты хочешь, чтобы Петька Колыванов, как когда-то его папаша, ломился к тебе в квартиру? – однажды в запале бросила она.

Я вздрогнула от неожиданности:

–

Неужели помнишь? Ведь ты была еще ребенком.

Сестра ничего не ответила. Лишь ноздри ее тонкого прямого носа гневно дрогнули.

– А помнишь Филипповых, что жили на заднем дворе? – вдруг вырвалось у меня, и сердце отчего-то покатилось, покатилось вниз.

Несколько секунд сестра угрюмо молчала.

– В лесу, где березки столпились гурьбой, подснежника глянул глазок голубой, – неожиданно запела надтреснутым глуховатым голосом, но тотчас круто оборвала себя.

В комнате повисла гнетущая тишина.

– Как звали эту женщину? – тихо спросила сестра.

– Елена Сергеевна.

– Где они? Что с ними стало? – сестра осторожно тронула меня за руку.

Я сидела, понурившись. Наконец через силу вытолкнула из себя:

– Не знаю. Когда мы вернулись с Ривой на Ришельевскую, их уже не было.

Она долго исподлобья смотрела мне в лицо. Так долго, что мне стало не по себе.

– Ненавижу, – внезапно выкрикнула сестра с болью, – ненавижу здесь все!

Ко мне во сне теперь часто приходят все наши. Она разговаривают со мной, препираются. Но чаще всего печально молчат. А когда просыпаюсь, то вокруг – ни души. И мертвая тишина.

Сегодня ночью мне приснилась тетка. Маленькая, согбенная, она стояла ко мне спиной и лихорадочно собирала в наволочку какие-то вещи.

– Бери, бери, – уговаривала она меня, – там все нужно. Все пригодится, до последней нитки, – внезапно повернулась лицом и, пристально глядя мне в глаза, строго спросила, – а уроки? Ты выучила уроки? Тебе же задали на дом стих! Рассказывай! Мне надо уходить.

Я спешу!

– Сиротская котомка за плечами… – нараспев начала я.

И вдруг поняла, что больше не помню ни слова.

– Дальше. Дальше, – торопила меня тетка «Не помню», – хотела было выкрикнуть я, но слова, казалось, застряли в гортани.

– Быстрей! Меня ждут. Я должна идти. – Глаза тетки испуганно округлились. – Слышишь? Звонят в дверь. Это за мной.

Я вслушивалась в тихий дребезжащий звонок, а сознание мое, как маятник, качалось между сном и явью. Точно подброшенная тугой пружиной, я соскочила с постели: «Телефон!»

– У тебя все в порядке? – послышался, будто совсем рядом, голос сестры.

Я стояла, оцепенев, крепко прижав к себе трубку.

– Что случилось? Почему ты молчишь? – прошептала сестра.

И мне показалось, что она рядом.

– Скажи хоть слово, что там у вас? – закричала сестра, сотрясаемая ужасом где-то там, далеко,

за тридевять земель.

Я немо смотрела в окно. По стеклу скользили редкие снежинки.

– Снег, – наконец через силу вытолкнула я из себя. – Снег идет.

– Снег?! – крикнула сестра и вдруг заплакала.

КАМНИ

Автобус подкатил к вокзалу, когда летние ленивые сумерки уже опустились на землю. В окно были видны небольшая площадь, решетчатый навес, увитый густым плющом, одноэтажное кирпичное здание с пышным цветником под окнами. От всего веяло покоем и уютом. Водитель высунулся из кабины: «Пшыстанок, пани». На станции было тихо и малолюдно. Влюбленная парочка да примостившийся на скамье возле дома старик, который то ли спал, то ли подремывал. Пройдя через площадь, мощенную цветными мраморными плитами, я заглянула в окошко кассы. Пожилая женщина, не отрываясь от вязания, приветливо кивнула мне:

– Слухам пани.

– Пшэпрашем, – робко обратилась я, с трудом нанизывая чужие слова, – где здесь хотел «Эуропа»?

Она улыбнулась:

– То близко. В гурэ. — И махнула полной рукой.

– В гурэ? — неуверенно переспросила я.

Женщина мельком посмотрела на меня, покачала головой и, отложив в сторону вязание, вышла из своей каморки на крыльцо:

– Пани тшеба идти до замку. – Она показала в ту сторону, где узкая улочка начинала круто карабкаться вверх.

Лишь тут я заметила высящиеся на горе башни. Окруженные высокой зубчатой стеной, они словно нависали над окрестными домами, что лепились у их подножья.

– Пани здалека? — с любопытством спросила женщина.

– Так, – коротко ответила я, – бардзо дзенькуе.

И, перебросив сумку через плечо, быстро пошла.

Улица уже готовилась ко сну. Гремя железными шторами, хозяева меленьких лавчонок запирали их на ночь. В домах зажигались огни. В сумерках казалось, что серая стена замка движется мне навстречу. Я шла, всё убыстряя шаг – вот-вот должно было окончательно стемнеть. У ворот замка, к которым, словно к устью реки, стекалось несколько улиц, в нерешительности остановилась. Огляделась. Вокруг – ни души. И мне стало не по себе. Но в тот же миг за моей спиной раздался задыхающийся хрипловатый голос:

– Просто, пани. Просто (прямо).

Где-то в отдалении послышались тяжелые шаркающие шаги. Я пошла вперед. Улица, круто вильнув, вдруг засияла неоновым светом реклам, оглушила шумом машин и маленького оркестрика. Казалось, я попала в другой город. «Хотел Эуропа», – с облечением прочитала яХ мерцающие разноцветными огнями Хбуквы и толкнула тяжелую дверь. За конторкой сидел худощавый рыжеволосый мужчина.

– Фирма «Полония» заказала для меня номер, – сказала я попольски с запинкой.