Господин штабс-капитан
Шрифт:
– Душенька, ты почему так рано встала? – полушепотом спросил я Машу.
– Мне в лазарет надо. Правда, я уже опоздала. Но пока не на очень много. Надеюсь, Катя что-нибудь придумает и объяснит мое отсутствие.
– Я тоже на это надеюсь…Она очень находчивая…
– Ты не вставай, поспи еще, я все приготовила.
– Да мне тоже скоро вставать. Сегодня полковая проверка. Необходимо присутствие всех офицеров. Завтра на передовую, - довольно тяжело вздохнул я, но отметил про себя, что этот факт не очень расстроил меня. – Когда ты вернешься? Или хочешь
– А ты как хочешь? – мягко улыбнулась Маша. Она повернулась ко мне и смотрела, как я, закинув руки за голову, валяюсь на хозяйской перине.
– Разумеется, я хотел бы быть с тобой и сегодня. Ведь завтра нас отправят в окопы и только Богу известно, когда мы вернемся обратно.
– Я приду… - Маша, быстро подойдя ко мне, наклонилась и поцеловала меня в щеку, - Жди, я обязательно приду!
Она стремительно выбежала из комнаты, да так, что половицы не успели пропеть под небольшим весом ее тела.
Вставать пока не хотелось, и время позволяло мне еще немного полежать. Неделя выдалась воистину сказочной. Мы все это время оставались в тылу, что позволяло нам праздновать Пасху по-настоящему, с разносолами, выпивкой, праздничными богослужениями, общением с женским полом, ночным сном на человеческих кроватях и другими атрибутами мирной жизни. Судьба свела меня с Машей. Чудесным, милым, нежным и уже любимым человеком.
Я вспомнил, как мы впятером возвращались на бронеавтомобиле в Годыновку. День уже был в полном разгаре. Солнечный теплый весенний день. А еще вчера небо хмурилось дождем. Все-таки ранняя пасха рождает надежды на долгое лето, долгое тепло. Настроение было под стать тому дню. Пасха! Светлая. Добрая. Веселая пасха! Вспомнил как Иван Синицын, подпоручик-автомобилист, поставил автомобиль в расположение своей части и оттуда мы все шли пешком. Как смеялись наши барышни, как мы часто переглядывались с тогда еще совсем незнакомой Машей. Как Иван что-то рассказывал об автомобилях, но его никто не слушал. И даже Светлана закрывала ему рот пальчиком, хохоча от безудержного веселья. Вспомнил, как уже на мосту Катя предложила всем искупаться в речке.
– В начале светлой седмицы нужно купаться! – заявила хмельная Катя чуть заплетающимся языком.
На ее предложение откликнулся только Иван. Он стал стягивать с себя кожаные одежды и только неоднократные уверения Светланы, что Катя шутит, смогли удержать того от красивого прыжка с моста.
– Ваня! Ваня! – приговаривала девушка, натягивая кожаные галифе обратно на место. – Катя пошутила! Купаться будем только завтра! Сегодня еще рано!
Эти доводы уразумели горячего автомобилиста, и он послушно пошел со Светланой, которая крепко схватила его за рукав куртки.
Потом мы дружно выпивали в корчме. Мы ели запечённого поросенка, били яйца, пробовали разнообразную пасху, пили горилку, а барышни какое-то местное вино красного, почти бурого цвета. Веселье было кругом, даже хозяйка корчмы, прижимистая малороссийская бабенка в тот день стала щедрой и обаятельной. Во хмелю мы первый раз по-настоящему не в щеку, а в губы поцеловались с Машей. Провожая ее до госпиталя, которому помогало местное отделение красного креста, при котором она состояла сестрой милосердия, я обнял Машу. Смотря друг другу в глаза, мы поцеловались, сначала робко, а потом долго и страстно. Но в тот день Маша ничего большего не позволила ни себе, ни мне.
– У меня вчера чесалась губа, - улыбнулась Маша.
– И верно к поцелую! – рассмеялся я.
Мы расстались до следующего дня. Потом были и другие дни Светлой седмицы. Все они пролетели как один. И вот вчера мы впервые не расстались. Маша не пошла к себе, а осталась у меня на ночь.
Наконец, я потянулся в последний раз и, собравшись силами, встал. Облачившись в полевую форму, я позавтракал, выпил теплого молока и доел остатки кулича. Минут через пять в комнату постучались. Это был мой ординарец, рядовой Акопов.
– Ваше благородие, подпоручик Минцкий прислал меня, чтоб сказать, что он немного задержится.
– Этого еще не хватало, - пробурчал я тихонько себе под нос. Не стоило это слышать нижнему чину. Но такое заявление подпоручика своему ротному меня озадачило. Если бы не хорошее настроение, то, скорее всего, я вспылил бы. Но, стараясь скрыть раздражение, я довольно мягко обратился к своему нижнему чину: - Ступай, голубчик. Я скоро буду в роте, передай дежурному офицеру, чтобы начинал построение.
– Есть! – сказал ординарец, и за ним закрылась дверь.
Застегнув портупею и повесив на левый бок шашку, я, взяв в руки фуражку, вышел из дома.
– Смиирррна! – прокричал поручик Хитров, командир взвода, дежуривший в расположении роты. Чеканя шаг, приложив правую руку к козырьку, а левой рукой придерживая болтающуюся шашку, он подошел ко мне для рапорта.
– Вольно! – скомандовал я, выслушав дежурного офицера.
– Вольно! – продублировал мою команду Хитров.
– Где Минский? – тихонько спросил я Хитрова.
– Станислав Максимович, у него неприятности…
– Какие? – насторожился я.
– …Ммм.. – стал мяться в нерешительности поручик.
– Ну, что там? Выкладывайте! – потребовал я.
– Они вчера повздорили с интендантом. Я не знаю, что конкретно произошло, но патруль их обоих задержал. Он в сей момент на гарнизонной гауптвахте. Вернее они оба там. Я не стал Вам сообщать, поскольку поздно уже было.
– Здорово! – вздохнул я. – Откуда знаете?
– Звонил комендант.
– Подробности какие-нибудь говорил?
– Нет. Просто сказал, что задержали обоих, после рукоприкладства со стороны Минского.
– Значит, наш орел виноват…
Хитров пожал плечами. До проверки оставалось пару часов. Взглянув на взволнованное лицо поручика, я решил рискнуть.
– Слушайте, Дмитрий Николаевич, у нас осталось немного времени. Гауптвахта недалеко. Я попробую уладить конфликт. Если, вдруг, проверка прибудет до нашего возвращения, начните без меня. Скажите, что я срочно убыл в штаб дивизии, армии, в общем куда угодно, но срочно.