Господин штабс-капитан
Шрифт:
– Вы уверены, Станислав Максимович?
– Конечно! А, что остается нам?! У меня неплохие отношения с комендантом… попробую спустить пары… Ладно! – решительно сказал я, - оставайтесь и держитесь. Никому ни слова!
– Есть! – козырнул поручик, а я быстро зашагал в комендатуру.
Через час мы с Минским были в расположении роты. Он даже успел переодеть китель, так как тот, в котором я его забрал с гауптвахты, был изрядно порван. На лице молодого офицера краснели царапины, а на правой скуле вздулась красная шишка. Проверка еще не прибыла и мое отсутствие, а также проступок моего офицера, полковым командованием установлены не были.
– Извините, господин штабс-капитан… - виновато
– Чего уж там…Дрались то хоть за дело? – примирительным тоном спросил я.
– Из-за дамы…
– Спрашивать, кому досталось больше, не имеет смысла, - улыбнулся я, - видел я рожу этого поручика. Молодец Минский! Так держать не только со своими! Бейте и врага также решительно, но жестче!
– Есть, - облегченно выдохнул мой подчиненный.
– Быстро забегаем к Вам, Вы меняете разорванный китель, и мчимся в роту! Вы не забыли? Завтра у нас отправление на передовую!
Нашей дивизии была поставлена задача наступать на широком участке фронта. В частности полку предписывалось взять штурмом Сирет. Задача, скажем, не из простых. Тем более, если учитывать, что австрийцы там укрепились и выдерживали все наши атаки. Попытки частей генерала Зайчикова, командира омской дивизии взять сходу этот небольшой румынский городок не увенчались успехом. Как ни старались его полки, как не просил он подкрепления, как не давали ему в придачу два полка и один отдельный пехотный батальон, - все напрасно. Город стоял. Хотя, я полагаю, в воинском деле очень важна персона командира. Так Суворов мог взять Исмаил одним полком. А об этом генерале у нас ходили анекдотические слухи. Возможно, многие из них были полной выдумкой, но некоторые подтверждались людьми, которым я доверял, а они лично сталкивались с этим генералом.
Так рассказывали, что буквально до войны с ним приключилась болезнь. На почве какого-то нервного расстройства у него, мягко говоря, случилась беда с головой, он потерял память, не узнавал знакомых, потерял ориентацию в пространстве и времени. Но уволен с воинской службы генерал не был, по причине того, что о его недуге высшее командование не знало. Мне же об этом случае рассказывал мой знакомый капитан Раумен. Он служил в то время в дивизии генерала Зайчикова в должности начальника штаба полка. Так вот, что он мне рассказал. Приезжает генерал в штаб корпуса и говорит, что хочет инспектировать части своего соединения. А между тем, он только-только стал излечиваться от странного недуга, начал понемногу поправляться, стал выходить на прогулки, но память полностью пока не возвратилась к нему, он постоянно заговаривался. Однако генерал твердо заявил штабным о своем намерении посетить подчиненные полки, и как его ни отговаривали, тот был тверд.
– И вот в один из дней прибегает ко мне в штаб дежурный писарь, - рассказывал мне Раумен, - который незаметно сопровождал генерала на прогулке, и докладывает, что генерал сел на извозчика и поехал в сторону казарм нашего полка… Я бросился в казармы и увидел в полку такую сцену. В помещении одной из рот выстроены молодые солдаты, собралось все полковое и ротное начальство. Смотрю, а генерал Зайчиков уставился мутным стеклянным взглядом на молодого солдата и молчит. Долго молчит, мучительно. Стоит гробовая тишина… Солдат перепуган, весь красный, со лба его падают крупные капли пота… Я быстро сообразил, что беда твориться и обратился к генералу: «Ваше превосходительство, - говорю, не стоит вам так утруждать себя. Прикажите ротному командиру задавать вопросы, а вы послушаете». Тот кивнул головой. Стало легче. Отвел меня в сторону командир полка и говорит: «Спасибо, голубчик, что выручили. Я уж не знал, что мне делать. Представьте себе — объясняет молодым солдатам, что наследник престола у нас — Петр Великий…» Кое-как мы закончили с проверкой, и штабные увезли генерала домой.
Вот такое я слышал раньше об этом генерале. Поэтому когда мне рассказали о его недавнем многоречивом приказе по случаю предстоящего боя, я сразу же поверил в правдивость рассказа. Говорят, что получив распоряжение Брусилова, он отдал по своему корпусу приказ, в котором говорилось, что Железная дивизия не смогла отбросить противника и взять Сирет, и эта почетная и трудная задача возлагается на него… Будто припоминал праздник Красную горку… Приглашал войска «порадовать матушку царицу» и в заключение восклицал: «Бутылка откупорена! Что придется нам пить из нее — вино или яд — покажет завтрашний день».
Но «пить вина» на «завтрашний день» Зайчикову не пришлось. Наступление его не продвинулось вперед.
Утром в воскресенье наш полк в составе дивизии выдвинулся к своему участку фронта. Моя рота заняла позиции, сменив роту поручика Сергеева, которая благополучно отправилась в тыл.
Вечером мы с удивлением услышали канонаду нашей артиллерии. Странно! И это при той острой нехватки в боеприпасах! Обстрел продолжался всю ночь. Сидя в окопах, мы обсуждали это невероятное явление.
– Что ж они делают! – возмущался Минский. – Слышите, австрийцы даже не отвечают!
– Да… странно… - согласился я, - нелепая артподготовка, надо сказать. Ведь противник обнаружит расположение всех наших батарей! И что тогда?! Как они накроют наших славных артиллеристов?!
Но, несмотря на отсутствие здравого смысла в артиллерийском обстреле позиций противника, он все равно не прекращался. Мои солдаты уже обстрелянные и привыкшие к условиям передовой, не обращали никакого внимания на перелетающие через наши головы снаряды. Они рвались где-то там, очень далеко. Пройдясь по своим позициям, я убедился в хорошем боевом духе роты. Нижние чины как никогда готовы были атаковать противника и если нужно погибнуть при этом. Что служило такому высокому боевому духу, сказать сложно. Наверное, продолжительный отдых в тылу, но скорее всего Пасха и Красная горка. Все верили, что смерть в эти дни особенно почетна. Среди солдат бытовало мнение, что погибшие в эти дни сразу же представляются перед Господом. В третьем взводе рядовой Иванов играл на гармонике, а несколько человек пели песни. Другие, прислонившись к стенкам окопов дремали.
Возможно вопреки команде, по желанию австрийского расчета, а может еще по каким-то причинам мы услышали три ответных залпа австрийцев. Они не причинили никому никакого вреда и разорвались где-то в лесном массиве в пяти сотнях метрах от наших окопов.
Около двенадцати ночи я лег вздремнуть. Канонада не помешала мне спать. Интенсивность ее то нарастала, то, казалось, артобстрел вот-вот закончится.
В четыре часа, еще не светало, меня разбудил ординарец. Я отметил про себя, что артобстрел не прекратился. Командир полка вызывал всех офицеров вплоть до командиров рот в штаб полка. Одевшись и зябко ежась от предутренней прохлады, я отправился в штабную хату. Там уже присутствовали почти все командиры. Вскоре, когда появился последний батальонный командир, Зайцев сказал:
– Ночью по телефону я разговаривал с генералом. Наше положение пиковое. Нам ничего не остается, как атаковать. Мы, командиры полков, все, как один, поддержали его решение незамедлительно атаковать. Приказано атаковать с рассветом! Что, господа, не посрамим русского оружия?!
– Никак нет! – ответили все.
– Возвращайтесь в свои подразделения и ждите сигнала к наступлению! С нами Бог! За веру, Царя и Отечество!
Вернувшись в роту, я, прежде всего, распорядился разбудить всех взводных и потребовал их прибытия к себе.