Господин штабс-капитан
Шрифт:
– Так, други мои! Приказано атаковать и взять Сирет сегодня на рассвете…
– Ну, что ж, атаковать, так атаковать! Мой взвод готов! – бодро сказал Виноградов.
– Все готовы! – подтвердил Минский.
Офицеры удалились. Через пятнадцать минут рота была готова к атаке. И когда мы получили условленный сигнал, в едином порыве под громогласное «ура» рота ринулась в атаку.
В итоге, потеряв четверть своего состава, полк взял городок. Уже на следующий день по дивизии прокатился слух, говорили, что генерал Денин, командир нашей стрелковой дивизии, войдя в город, отправил Брусилову телеграмму,
ГЛАВА 11.
Маленькая передышка.
Маша стояла на тротуаре в самой гуще встречающих. Ее глаза внимательно всматривались в проходивших строем солдат и офицеров. Я первый ее заметил, и мое сердце учащенно застучало. Что-то сжалось внутри, а потом с облегчением отпустило. Боже, - пронеслось у меня в голове, - эта она! Она ищет меня! Я, не отрываясь, смотрел на нее и вдруг, Маша словно почувствовала мой взгляд. Ее голова повернулась влево, в мою сторону. Наши глаза встретились, и я увидел, как в них взорвалась бомбой радость. Сжатые в напряжении губы растянулись в счастливой улыбке. Она сорвалась с места и бросилась ко мне. Я, забыв о шагающей рядом роте, кинулся ей навстречу. Добежав, Маша обняла меня за шею и стала осыпать мое лицо поцелуями.
– Милый, милый, - приговаривала она, - жив…живой!
– Да, живой… Все хорошо…, - отвечал я ей и словами и поцелуями в губы.
Нас догнали коробки моей роты. Я почувствовал, как улыбаясь во весь рот, некоторые по-доброму, некоторые с завистью смотрели на меня нижние чины.
– Господин штабс-капитан, оставайтесь, я приму командование, - шепнул мне Хитров, а потом громко скомандовал: - Ротааа песню запе-вай!
И почти сотня легких, которая совсем недавно орала простое «ура», держа винтовки наперевес и мчась на врага, набрала внутрь теплый ппочти летний воздух, а затем из этой сотни мужских глоток русских солдат вырвалась песня, разудалая и веселая:
Разудалый ты солдатик
Русской армии святой
Славно песню напеваю
Я в бою всегда лихой!
Не страшится русский витязь
Не страшится он никак
Ведь за ним семьи молитвы
С ним и Бог, и русский царь!”
Песня летела над людьми, заполняя улицы и дома. Не разнимая своих объятий, мы с Машей углубились в толпу, а миновав плотно стоящих людей, не сговариваясь, направились ко мне. За роту я был спокоен. Хитров, не зеленый юнец, мы с ним уже год воюем, он заменит меня и сделает так, что мое отсутствие никто не заметит.
Внезапно Маша остановилась и внимательно стала меня осматривать.
– Ты не ранен, с тобой все в порядке? – беспокойно спросила сестра милосердия. Она не переоделась и встречала меня в белом фартуке с красным крестом.
– Нет! Все здорово! Ни царапины! Душа моя, как у тебя дела? – спросил я.
– Все хорошо…я так рада…здесь поступило очень много раненых…я со страхом ждала, каждого нового человека…и, слава Богу,
– Много трудитесь? – риторически спросил я.
– Много, очень много, милый. Тяжело раненных очень много. Госпиталь переполнен. Совсем не спала последние дни. И днем и ночью везли людей. Доктора не справляются. Все режут, пилят…калек рожают…правда, в муках.
– Да, страшно…война…
– Будь проклята эта война! За что нам такое испытание?! Чем мы провинились перед Господом?!
Я не ответил на ее больные вопросы, только сильнее прижал к себе. Взглянув на Машу украдкой, я не увидел в ее глазах и намека на слезы. Они были сухие, вот только по ним можно было сосчитать, сколько ночей она провела без сна и сколько трагедий и смертей увидела в последнее время.
– Знаешь, в городе сейчас Иван.
– Кто? Какой Иван? – спросил я.
– Ну, подпоручик Синицын, автомобилист! Тот, что был с нами на Пасху! – пояснила Маша, заметив, что я не сразу понял, о ком она говорит.
– Светлана бегает к нему по ночам. Просит меня, ее подменять. Но он скоро уезжает…Вот теперь она меня станет подменять…
Маша опять внезапно остановилась, будто что-то вспомнила. Я невольно последовал ее примеру. Извиняющимся взглядом она посмотрела на меня.
– Ой! Я отпросилась всего на часик. Мне нужно вернуться в госпиталь. Но вечером я приду. Обязательно приду! Доктор сказал, что отпустит меня.
– Ты дорогу не забыла? – пошутил я.
– Нет! Конечно, нет! Ты не поверишь, я иногда специально проходила мимо твоего дома.
– Зачем? Меня же не было в нем!?
– Там был твой дух, воспоминания, которые приятны, с ними мне легче было жить. Ну, все! Я пойду. Не держи меня! Меня уже, наверное, ждут, - она поцеловала меня в щеку и была готова вот-вот убежать, но я удержал ее за руку и поцеловал в губы.
– Я…ухожу… - прошептала прямо мне в губы Маша, и как-то нежно оттолкнув меня, не оборачиваясь, ушла.
У дома меня ждал подпоручик Синицын. Он был в своей кожаной форме. Мятые погоны, - подумал я, - неотъемлемая часть формы всех бронеавтомобилистов. Стоя около ограды, он курил, не вынимая изо рта папиросу. Заметив мое приближение, Иван все-таки достал ее и стряхнул пепел, которого скопилось пару сантиметров. Я подошел к нему и пожал протянутую руку.
– Приветствую Вас, - заговорчески поздоровался он со мной. – Как все прошло? Не ранены?
– Нет, все хорошо. Как ты? – позволил я себе обратиться к нему на «ты», хотя он был со мной на «вы»
– Ну, слава Богу. Я тоже в порядке. Мы не участвовали в наступлении, находимся в резерве. Но, думаю, с нашей помощью можно было избежать больших потерь. Жаль командование не осознает этого факта.
– Хм…возможно…Что привело ко мне? – спросил я его в лоб, так как не очень хотел переливать из пустого в порожнее. Я не был бане уже больше недели, и мне казалось, что дурно пахну. Особенно я почувствовал неприятный запах, исходящий от меня, после объятий Маши, от которой помимо тонкого запаха медикаментов, чувствовался еще и запах какой-то французской парфюмерии. От такого контраста мне остро захотелось быстрее скинуть с себя пропахнувшую порохом, гарью, пылью и потом гимнастерку. Тщательно вымыться и одеть все чистое.