Господин штабс-капитан
Шрифт:
Минский, стоявший и безучастно слушавший указания командира батальона, на что-то или на кого-то загляделся. Потом он напрягся, а я услышал чье-то приближение. Я не видел человека, так как стоял к подходящему спиной.
– А! Иван Арсеньевич! Добрый день! – поздоровался с подошедшим Радзюкевич. – По нашу душу? Чем обязаны?
Я повернулся, и узнал в подошедшем офицере ротмистра Вознесенского. Ротмистр был мужчиной среднего рост, но крепкий, коренастый, широкий в плечах. Седые волосы, коротко подстриженные, придавали ему вид этакого старика-здоровяка, хотя его возраст на самом деле считается средним. Лет сорок ему было. Контрразведчик проходил службу в должности начальника контрразведывательного отделения. Бывший жандармский офицер, с достойной родословной слыл у нас человеком опасным. Хитрый, умеющий
Одним из первых контрразведывательных мероприятий начала войны стала массовая депортация вглубь России австрийских и немецких подданных, оказавшихся в приграничных районах. Процесс коснулся также и некоторых российских подданных немецкого происхождения, что создало почву для недовольства среди перемещённых лиц и, в конечном счёте, могло стимулировать рост шпионажа в этой среде. Тем не менее, от депортации был получен огромный эффект. Даже по утверждению австрийских разведчиков, она “невероятно осложнила” деятельность австро-венгерской разведки в прифронтовой зоне.
Кроме того, некоторых жандармских офицеров, отлично владеющих немецким языком, посылали в тыл немецких и австро-Венгерских войск. Они под видом коммерсантов объезжали интересующие российских военных районы и собирали самую разнообразную информацию. Они действовали не только в тылу войск противника, но и собственно на территории Германии и Австрии. Например, жандармскими разведчиками поставлялись сведения о прохождении воинского призыва в немецкой армии, о настроениях мирных граждан стран Тройственного союза и т. д.
Были и среди жандармских офицеров патриоты, горячо любящие Россию и таких было совсем не мало. С началом войны многие жандармские офицеры, желая быть поближе к передовой, подали рапорты с просьбой перевести их в органы контрразведки. Из-за большого количества рапортов командир корпуса жандармов в то время генерал Джунковский специально разъяснял желающим, что жандармские управления и охранные отделения также имеют отношение к защите государства, но только внутренней.
– Здравствуйте, господа офицеры! – ротмистр кивком головы приветствовал всех нас, но пожал руку только Радзюкевичу. – Добрый день, господин капитан. Что обсуждаете? Можно послушать?
– Обсуждаем прошедшую проверку роты штабс-капитана. Знаете, признали образцовой, - немного соврал капитан.
– Очень рад, очень рад за Станислава Максимовича! Он у нас всегда был бравым командиром! Кстати, могу ли я украсть его у вас? Нам с ним нужно пошептаться.
– Только обещайте вернуть! Да, мы такими офицерами не разбрасываемся! – шутливо сказал командир батальона, понимая, кто сейчас главный.
– О! Не сомневайтесь! Верну! Обязательно верну! Вы не возражаете, Станислав Максимович? Найдется ли у Вас несколько минуток для бездельника ротмистра? – я обреченно согласился. – Тогда пойдемте со мной. Здесь нам будет толковать не с руки. А у меня: тишина, уют, чаек-кофеек!
Бывший жандарм обнял меня и совсем по-дружески повел в свою контору. Признаться я не испытывал никакого удовольствия от столь непринужденного поведения моего сопровождающего. Сказать, что я побаивался ротмистра, было бы не верно. Скорее я относился к нему с некоторой долей опаски, как к человеку, которого не понимаешь и не можешь предугадать его мысли, а, следовательно, и его поведение. По дороге бывший жандарм болтал и жаловался на огромный объем свалившейся на его плечи работы.
– Вы не представляете, штабс-капитан, сколько проблем приходится решать! Раньше в бытность мою
Так слушая его жалобы, я оказался перед хатой, в которой располагался КРО – контрразведывательный отдел дивизии. Ротмистр открыл дверь и пропустил меня вперед. Войдя в дом, я осмотрелся. Комната была скромно обставлена. У стены стояла койка, на которой начальник спал, не уходя с рабочего места. Рядом притулился стул с высокой спинкой, на котором висел другой китель. На стене висел небольшой портрет его императорского величества в дешёвенькой рамке, видимо, неотъемлемая часть интерьера любого жандарма. У окна возвышался стол, настоящий стол какого-то довоенного начальника. Резной, массивный он словно пришел в скромную крестьянскую хату из другого мира. Вся его рабочая поверхность была покрыта стопками бумаг, папками раздутыми и тонкими, связанными шнурками и перевязанными сверху крест-накрест бечевкой. Они занимали все пространство стола. Некоторые из них возвышались над поверхностью чуть ли не на метр, словно Гималаи над поверхностью земли. Вид такого количества рапортов, донесений, допросов, агентурных сообщений, подтверждал слова ротмистра о необычайной загруженности его отдела.
– Вот так живем и работаем, - сказал ротмистр, заметив, как я оглядываю комнату. – Проходите штабс-капитан, присаживайтесь, - он пододвинул мне табурет, стоящий возле стола, а сам обошел стол и уселся с противоположной стороны.
– Господин ротмистр, по какому случаю Вы меня сюда привели? В чем моя вина? – взял я быка за рога.
– Нет, вины вашей ни в чем не имеется. Хотелось мне послушать про случай с агитатором… Отчего это Вы, любезный Станислав Максимович, не доложили об этом случае рапортом?
Так вот в чем дело! Кто-то из роты сообщил вместо меня. Интересно офицеры или солдаты? Хотя не мудрено. Кто-нибудь да рассказал бы. Я, впрочем, и сам собирался, но посчитал случившееся незначительным инцидентом.
– Признаться не думал, что вас это заинтересует. Хотя, поверьте, собирался сообщить позже. Не до рапортов было, - попытался я оправдаться. – Но коль Вы хотите узнать больше, то извольте, могу все рассказать. Но прошу Вас не требовать от меня письменного рапорта.
– Будь по-вашему, рассказывайте, - согласился ротмистр.
Я все в подробностях рассказал. Рассказал я и о том, как и где Виноградов со своими солдатами похоронил революционного агитатора.
– Да…, - Вознесенский в задумчивости массировал шею. Я заметил, что он всегда так делал, когда слушал внимательно и думал.
– Отчасти я Вас понимаю, но не следовало так скоро поступать. Надобно было его доставить к нам. А так мы потеряли возможность проследить пути всех присланных бунтовщиков…Да…жаль.
– Господин ротмистр! Я находился на линии фронта! Агитатор призывал оставлять окопы и «превращать войну империалистическую в гражданскую»! Я обязан был предотвратить возможный бунт! Я поступил так, как мне предписывает воинский устав.