Госпожа Клио. Заходящее солнце
Шрифт:
– Ты загубил столько невинных жизней! Я уже давно за тобой охочусь, но ты не хотел замечать меня. Зато теперь ты будешь гнить на дне, и целые поколения рыб смогут питаться твоей плотью. Ты все возместишь, все возместишь…
– Господи помилуй!.. – выдохнул Володя, выпуская изо рта пузырьки воздуха…
Очнулся он на берегу, давясь от кашля и выплевывая противную, воняющую бензином воду. Перепуганный Коля, мокрый и дрожащий, стоял рядом, не зная, чем еще помочь.
– Ты живой? – спросил он, будто не веря своим глазам.
Володя вновь зашелся в кашле, доказывая,
– Ты что, с ума сошел?! Куда тебя понесло? А если б я не проснулся? Тут ям, знаешь, сколько? Затянет, и не найдут.
Володя боязливо оглянулся на зеркальную гладь реки.
– Меня русалка на дно уволокла, – прохрипел он.
– Твою русалку зовут „белой горячкой“!..
– Русалку зовут Русалкой, – Володя попытался подняться.
– Понятно. „Клинья“ по полной программе, – Коля сокрушенно покачал головой, – ладно, пошли по стаканчику, да будем донки проверять. Может, Русалка твоя попадется.
– По стаканчику давай, а донки сам проверяй, если хочешь.
– Типа, рыбалка не удалась, – Коля вздохнул, наполняя стаканы. Володя смотрел на жидкость и думал, сумеет ли влить ее в себя, или привкус бензина будет преследовать его постоянно, вызывая рвотный рефлекс? Он боролся, но чувство преодоления собственной слабости пребывало в зачаточном состоянии. Никогда в жизни он не пытался пользоваться им, и теперь, когда желания пришли в несоответствие с возможностями, окончательно растерялся.
Коля давно уже выпил и побрел к реке, а Володя продолжал держать стакан, словно гипнотизируя его, но ничего не получалось – животный страх оказался сильнее. Володя медленно, все надеясь на чудо, вылил водку в траву и стал укладывать вещи.
Нина не ожидала увидеть мужа так скоро, да еще трезвым. Разом пропали все гневные слова, которые она обычно произносила после его возвращения, а новые, с непривычки просто не лезли в голову. Но окончательно ее сразило, когда, даже не пообедав, он взял инструменты и направился в туалет.
Больше всего Володя боялся, что из канализации появится Русалка и снова начнет вещать ему о загубленных жизнях, причем, рыбья жизнь окажется самой незначительной в списке…»
– Это что за фигня? – Клио подняла удивленный взгляд, – чем ты тут занимаешься? Кому это нужно?
– Не знаю… оно как-то само… – пробормотал Женя – он действительно не мог объяснить, откуда что взялось.
– Само? Ты забыл – у тебя есть работа! Думаешь, писать книги – это вдохновение? Поменьше слушай классиков. Им можно говорить все, что угодно – после того, как они создали свои шедевры! Конечно, им хочется казаться неординарными, озаренными знамением свыше, но это, в первую очередь, труд. Тяжкий и ежедневный! Уж я-то знаю!.. – вид у нее был настолько воинственный, что Жене сделалось стыдно за свое творение.
– Это так, типа, порыв души… – предположил он робко.
– Да кому она нужна, твоя душа? – отрезала Клио, – забудь о ней! Работать надо! Понимаешь, работать, а не сопли жевать!.. – она принялась вырвать из тетради исписанные листы, с садистским выражением лица превращая их в кучу маленьких бессмысленных квадратиков, – я слишком много на тебя поставила, чтоб терпеть глупости! – пояснила Клио, закончив работу, – садись и пиши – материала теперь у тебя достаточно, – она вышла, громко хлопнув дверью.
Жене потребовалось целых две сигареты, чтоб мало-мальски прийти в себя, но каша, булькавшая в голове, так и не застыла до приемлемой кондиции. Жизнь, где утро, в конце концов, плавно сползет в вечер; где ночь крадет немного времени, чтоб дать силы для нового утра; где можно просто гулять по городу, бесцельно, но радостно глазея по сторонам, и делать массу приятных глупостей – еще пять минут назад все это выглядело органично и естественно, а тут вдруг стало бесить своим убожеством. Женя почувствовал, что должен именно сейчас расставить полотна и взяться за работу – только тогда все у него получится, и стены, потеряв плоскую ограниченность, раздвинутся до далеких гор, а на кухне, вместо водопровода, зашумит река…
…Да, именно сейчас! Завтра я уже ничего не напишу! Если наступит завтра, а я ничего не сделаю – конец!.. Он поспешно разрезал веревки и принялся уставлять картинами диван, пол, подоконник; потом встал в центре образовавшегося мира, испуганно озираясь по сторонам. Взгляд его медленно полз по полотнам, словно легкой лодкой скользя по волнам памяти. …Нет, не лодкой! – сообразил он, – лодок тогда не было… были плоты… плоты… Он уставился на серую массу воды, которая низвергалась с высоты мрачных утесов. Внизу ее встречали черные камни, торчавшие, как зубы дракона, и вода взрывалась белой пеной и тысячами брызг.
На секунду Женя представил, как летит по этой стремнине …Да! Это ощущение полета в никуда… на плоту!! Я ведь описывал его!.. Нет, я летел сам!!! Значит, это было и просто надо двигаться дальше!.. Потом была дорога – дорога по жуткой ночной сельве… Он поспешно уселся за стол, придвинул бумагу…
«…Когда-то дорога, по которой двигался отряд, считалась одной из самых оживленных, так как соединяла портовый Тумбес со столицей Куско (Кахамарка располагалась как раз на середине пути, являясь своеобразным центром предгорных провинций). Но сейчас дорога вымерла, и лишь редкие гуанако хоть чем-то радовали голодных испанцев.
Городок Кахас, на который Манко возлагал определенные надежды, оказался разрушен так же, как Тумбес, и не мог предложить ничего, кроме руин, да десятка брошенных трупов. Боевой дух отряда падал с каждым днем, и Манко, постоянно следовавший рядом с капитаном, все отчетливей убеждался, что перед ним самые обыкновенные люди, подверженные страху, усталости, болезням – причем, люди, менее приспособленные к жизни в горах, чем, например, он сам. Только металлические одежды и лошади могли дать им преимущество над инками. Однако лошади хоть замечательные, но всего лишь животные, и две из них, вместе с всадниками, уже сорвались в пропасть. Да и грозно блестевшие доспехи, вроде, становились все тяжелее.