Госпожа следователь
Шрифт:
У Клавдии упало сердце.
«Все верно, — подумала она устало, — хорошим людям долго везти не может».
— Заявление об уходе? — не своим голосом спросила она.
— Именно. У нас, знаете ли, тяжелое положение с преступностью. Вот недавно звонил товарищ Филиппов. Нам нужны на переднем крае борьбы люди преданные, профессиональные, с настоящими бойцовскими качествами…
«Вот и все. Даже деньжат не отложила. Куда теперь? В нотариальную контору? Юрисконсультом? Адвокатом? Домохозяйкой?»
— Я заявление писать не буду, — тихо сказала Клавдия. —
— А вы сами как считаете? — хитро прищурился Стасюк.
— Это не имеет значения, — сухо ответила Клавдия.
— Ну что ж, я хотел по-хорошему… Ладно, идите.
— Всего доброго, — встала Клавдия.
— Ну-ну-ну, — ответил Стасюк.
Люся смотрела на Клавдию так, словно та вышла сейчас не от горпрокурора, а от врача-онколога и с самым страшным диагнозом. Секретарша, конечно, все слышала.
Как Клавдия добралась до кабинета? Коридоры на ее пути словно вымерли. Пусто было и в курилке.
Игорь, увидев Клавдино лицо, даже оторвался от занимательной беседы с писателем и медленно поднялся со стула.
— Что, Клавдия Васильевна?
— Все, Игорек. Увольняют. Вот так, господин писатель, — грустно улыбнулась она Лозинскому. — Зря, выходит, вы меня ждали.
Писатель помял пальцами нижнюю губу.
— Нет, не зря, — сказал он весело. — Мне, госпожа следователь, очень даже повезло!..
В этот вечер вся семья Клавдии ходила на цыпочках. Максу даже не надо было говорить отцу: «Старуха сегодня не в духе». Это было видно невооруженным взглядом, поэтому Федор улыбался ей особенно широко и обезоруживающе…
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
9.23–10.40
— А был ли мальчик? — спросил Игорь.
Клавдия поглядела на него затравленными глазами и ничего не ответила. Из лаборатории сообщили, что в шприце обнаружены остатки именно рэйджа…
Клавдия автоматически выводила на листе бумаги черточки и загогулины, складывая их в замысловатый, но ничего не значащий — по крайней мере, для стороннего глаза — рисунок.
— Клавдия Васильевна, может, мы сами запутали дело, — вновь произнес Игорь, — запутали и усложнили, а?..
Клавдия вздохнула.
— Приходится признать, — продолжал Порогин, — что все наши умозаключения рассыпались как карточный домик. Судите сами. Загадочные пейджерные переговоры оказались всего лишь безобидными строчками текста песни. Фома нашелся — целый и невредимый. Денис Харитонов погиб, но где доказательства, что его гибель связана с нашим делом? Журавлева все отрицает… Что мы имеем в итоге?..
— На одной чаше весов — факты, — задумчиво проговорила Дежкина, продолжая выводить на бумаге волнистую линию, — на другой — мои ничем не подтвержденные, по твоим словам, подозрения. Картина неутешительная…
— Не огорчайтесь, Клавдия
Он умолк, вдохновленный собственной речью. На щеках его пылал гордый румянец.
— Глупости говоришь, — отрезала Клавдия, — общие глупые слова, и ничего больше. Мы же не спортом занимаемся — кто дальше прыгнет, кто глубже нырнет. Мы раскрываем преступления. Понимаешь, пре-ступ-ле-ния!.. И каждое нераскрытое преступление, по моему разумению, — это люди, которых мы не смогли или не сумели защитить, это зло, которое лишний раз ощутило собственную безнаказанность. — Она отложила в сторону карандаш и бумагу и в упор посмотрела на напарника. — Теперь давай перечтем события по-новой. Три человека погибли… трое, вдумайся, Игорь, трое!.. — Харитонов и двое бомжей в его квартире. В Москве появился новый наркотик, и я сама, своими глазами видела подростков, которые вовсю губят им свое здоровье, а может, и жизнь. Преступник, надо думать, подсчитывает барыш… хорошо! — поправилась Клавдия, увидав протестующий жест Порогина. — Допустим, преступник в нашей истории — лишь плод моего воспаленного воображения. В таком случае как ты объяснишь остальное?..
Зависла пауза.
Слышно было, как за дверью, проходя мимо, оживленно переговариваются женщины (один из голосов явно принадлежал секретарше Люсе), обсуждая цены на добротные итальянские колготки.
Клавдия против воли усмехнулась.
— Вот, — сказала она, кивнув в сторону коридора, — вот это как раз достойная тема разговора в стенах прокуратуры. Люсе живется легче, потому что все проблемы, даже самые острые и серьезные, она может свести к уровню качества колготок. Ладно, — сама себя остановила Дежкина, — хватит высоких слов, пора думать, что же делать дальше!..
Порогин озадаченно пожал плечами.
— Давай-ка начнем с начала, — предложила Клавдия и, взяв в руки карандаш, перевернула лист бумаги загогулинами книзу и вывела цифру 1. — Первое: объект преступления — Фома. Преступление становится возможным, если отбить у собаки нюх, так?..
Игорь кивнул.
— Второе, — сказала Дежкина и поставила под единицей цифру 2,— второе: орудие преступления — Денис Харитонов, Хорек и Ирина Журавлева. Увы, Харитонов уже ничем не сможет нам помочь. Кто остается?..
— Журавлева, — ответил Порогин на сей риторический вопрос.
— Верно. Она что-то знает. Что-то, если не все!.. В день гибели Харитонова она, кажется, готова была раскрыться. Она была, что называется, в полушаге от признания. Она говорила о ком-то конкретном, кого боится и кто руководил ее действиями. Думаю, она не лукавила. Харитонов не смог бы придумать столь иезуитский план… здесь нужны куда более изощренные умственные способности. Итак, Ирина Журавлева — единственный на сегодня человек, который способен пролить свет на это преступление…