Госпожа
Шрифт:
– Ты так уверена в его любви?
– Дважды два - четыре.
– Вопрос посложнее, - сказала Мари-Лаура. Нора осмотрелась. Она все еще лежала на полу комнаты Мари-Лауры. Деймон наблюдал за ней с кровати, с пистолетом в руке, без эмоций в глазах.
– Он уверен в твоей любви?
– Мне опять заниматься математикой? Да, я люблю его. Да, он знает об этом.
– Ты говоришь, что любишь его. Странный ответ для женщины, носящей обручальное кольцо от другого мужчины.
– Уесли я тоже люблю. Мы можем любить больше, чем одного человека.
– Но мы не должны. Так это
– Может, твое сердце слишком мало, миссис Гринч. Некоторые из нас способны любить нескольких людей.
– Кого ты любишь больше?
– А это уже глупый вопрос.
– Это уклонение. Не хочешь отвечать? Я бы сказала, что ты любишь своего жениха больше. Ты отвергла моего мужа, как только он сделал предложение. Ты сказала «да», когда спросил Уесли.
– Я не хочу ни за кого выходить замуж. Я люблю Уеса, но я сказала «да», чтобы вытащить его из конюшни. Я увидела надпись на стене, кого-то в тени. Я не могла его заткнуть и вытащить любым другим путем.
– И, тем не менее... ты с кольцом.
– А что я должна была сделать? Проглотить его?
– Ты могла бы продать его. Я разбираюсь в алмазах. Этот с легкостью потянет на семизначную цифру.
– Оно не принадлежит мне, чтобы торговать им. Оно принадлежит семье Райли.
– Оно принадлежит тебе, если ты его невеста.
Нора поморщилась. Невеста Уесли? А потом ее кто-то назовет Королевой Великобритании.
– Оно принадлежит тому, на ком Уес однажды женится.
– Не тебе?
– Нет... Иисусе, ты можешь перевернуть меня на спину? Иначе я задохнусь от этого чертового ковра.
– Конечно.
– Мари-Лаура встала, поставила ногу на бедро Норы и толкнула.
– Лучше.
– Нора кое-как села. Ее запястья были связаны спереди, но веревки обвивали руки и лодыжки. Она ощущала себя почти мумией. Нора начала вытягивать ноги, но другая веревка затянулась на ее шее.
– О, как мило. Удушающий ошейник. Я тоже хороша в этом.
В дополнение к веревкам, изоленте и наручникам, кто-то, возможно, Деймон, обвязал ее шею веревкой. Если она вытянет ноги, то задушит себя.
– Как и я, - ответил Деймон.
– И у меня очень хороший прицел.
– Как и у Сорена. О, ты говоришь о пистолетах.
Мари-Лаура снова села рядом.
– Ты... я начинаю думать, что ты даже не человек. А какое-то животное с животными аппетитами.
– По крайней мере, я приучена к лотку. Почти.
– По очень крайней мере. Не верю, что такой человек как ты, который постоянно так отвратительно шутит, вообще способен на что-то такое сложное как любовь. Ты больше похожа на животное в период течки.
– Ты говоришь так, будто это плохо.
– Нора понимала, что напрашивалась на неприятности. Но если она умрет сегодня, то умрет с нетронутым чувством юмора. Она попытается умереть с неповрежденным достоинством, правда Нора не была уверена, что оно вообще у нее было.
– Я хочу кое-что. Побалуй меня.
– Молочная ванна? Шоколадная? Массаж?
– Еще одна история. На этот раз короткая.
Нора тяжело выдохнула.
– Ладно. Пофиг. Что ты хочешь? Могу рассказать о времени, когда мы с Сореном провели две ночи в одном чудесном
– Не достаточно.
– Ага, нужно чуть больше секса, верно? Такова моя жизнь.
– Я хочу определенную историю... об этом.
Мари-Лаура запустила руку в карман ее черного халата и вытащила квадратик белого полотна. Нора сразу же узнала его.
– Нет... нет. Черт, ты была у меня дома, верно?
– она уставилась на полотно, испытывая боль при одном его виде.
– Да. Провели немного времени в твоем шкафу. Мы устроили чудесный беспорядок. Немного глупо и мелодраматично для нас. Я не могла сдержаться. Мне было интересно лишь то, что ты прячешь, то чем ты дорожишь. Я нашла этот кусок тряпки в запертой металлической коробке. Когда я увидела коробку, подумала, «Вот где она хранит самое ценное - алмазы, жемчуг, тайные бумаги...» Но нет. Только это. Расскажи мне, что это. Расскажи историю.
Нора даже не могла смотреть на Мари-Лауру, только на кусок белой ткани в ее руке.
– Однажды..., - начала Нора, ее голос дрожал, - великая и прекрасная леди, чье сердце было создано из музыки, и которая дала жизнь великому и прекрасному сыну... умерла.
Поздно ночью раздался звонок на телефон ее прямой линии. Даже Кингсли не звонил так поздно, если только это не была чрезвычайная ситуация. Когда Нора ответила и услышала голос Сорена, произносящий ее имя, то сразу поняла, что произошло.
– Твоя мама?
– Час назад, - ответил он.
– Фрейя звонила.
– Позвони сестре, - сказала Нора.
– Я забронирую билеты. Я все устрою.
– Билеты? Ты полетишь?
– Притворюсь, что ты не спрашивал.
– Спасибо, Малышка.
Нора была не в состоянии говорить в этот момент. Она кивнула, хотя он не мог ее видеть, смахнула слезы с лица и чуть не подавилась словами, - Я сейчас буду.
Она быстро собралась, сосредотачиваясь на маленьких рутинных задачах, на которые всегда отвлекалась во время скорби. Ей нужна была одежда для похорон, для последующих поминок. Ей нужно позвонить Кингсли и сказать, чтобы отменил все встречи на этой неделе. Она позвонит своему редактору из аэропорта и сообщит, что книга будет готова на неделю позже по семейным обстоятельствам, из-за которых ей придется уехать из страны.
В чемодан она сложила обувь, одежду, косметику, зубную щетку, длинный, довольно консервативный серый шелковый халат, который она надевала только когда была с семьей Сорена в Дании. Наедине с Сореном она всегда спала обнаженной, так что ей нужно было что-то накинуть для ночных путешествий к ванной. Перед самым выходом из дома, чтобы отправиться к дому священника, она остановилась, вспоминая то, что не должна была забыть. Почти целую минуту она стояла перед дверью и решала брать с собой это или нет. Если бы она не ушла от Сорена три года назад, это бы даже не пришло ей в голову. Но она ушла от него, и с тех пор отрез ткани в шкафу дразнил ее, шептал ей, говорил, что он больше ей не принадлежит.