Госпожа
Шрифт:
– Должен быть другой способ. Я не могу...
– она обхватила руками его лицо. Никогда в своей жизни она не испытывала столько страха, столько горя. Иррационального, беспричинного... она едва знала этого мужчину и, тем не менее, ощущала, что потеряв его, потеряет что-то бесценное. Она бы не стала просить так истово за свою собственную жизнь.
– Пожалуйста...
– Я должен идти. Я должен вернуть свою Малышку. Не важно какой ценой.
– Цена слишком высока. Она убила ту несчастную девушку, ту беглянку. Она... вы знаете, что она сделает.
– Это не имеет значения.
– Должен быть способ, план. Что-нибудь.
– Грейс...
– Сорен смахнул слезу с ее щеки.
– Таков и был план. Я обещал Кингсли день на попытку. Я знал, что он не сможет пройти через это. Он всю свою жизнь страдал из-за вымышленного убийства его сестры. Я не могу позволить ему снова пройти через это. Последний раз все, что он сделал - это поцеловал меня, и тридцать лет винил себя за ее смерть. Как сильно он будет страдать, если в этот раз на самом деле нажмет на курок?
– Вы не можете спасти всех. Вы можете спасти себя.
– Так я и спасаю себя.
Грейс покачала головой, отчаянно подбирая аргументы, ответы, все, что можно сказать или сделать, чтобы убедить его не уходить на эту самоубийственную миссию.
– Но Нора... она не захочет жить без вас.
– Она уже живет. Она ушла от меня три года назад и жила ради себя. И сделает это снова. Я никогда не встречал кого-то сильнее, чем она.
– И она вернулась. Она любит вас. Она рассказывала мне, как сильно вас любит.
– Она и Уесли любит. Они могут быть вместе. Он может дать ей все. Она не будет ни в чем нуждаться.
– Она будет нуждаться в вас.
Грейс не выдержала на последнем слове, и слезы хлынули по щекам, словно вино из пробитой бочки. Сорен снова обнял ее, прижимая ближе.
– Послушай, - сказал он ей на ухо.
– Мне нужно, чтобы ты была сильной ради нее. Я не знаю, что они могли сделать с ней, пока она была там. Заставь ее рассказать тебе, заставь ее позаботиться о себе. Она ненавидит врачей. Отведи даже против ее воли. Пообещай, что сделаешь это ради нее, ради меня.
– Обещаю, - заверила она. Как она могла отказать ему?
– Лайла здесь неспроста. Ради Лайлы Нора будет сильной. Она позаботится о Лайле, как ты позаботишься об Элеонор ради меня.
Грейс кивнула, уткнувшись лицом в его плечо. Теперь она знала, почему Сорен настоял, чтобы Уесли, Лайла и даже она поехали вместе с ним и Кингсли. Сорен знал, что сделает это, знал все. Он хотел, чтобы Нора была окружена любовью после того, как Сорен умрет ради нее. Таков и был план Б.
– Когда придет время, скажи ей, что она и Уесли... у них есть мое благословение. Он хороший мужчина, хороший человек, и она полюбит его. И все, что важно... он любит ее.
Грейс вцепилась в плечи Сорена, ощущая гладкость черной ткани под своим пальцами, мышцы его рук под тканью. Она хотела ему что-то сказать, хотела сказать, что тоже любит его, хотя это и было бессмысленно, абсолютно бессмысленно. Эта любовь была глубже, чем привлекательность и привязанность
– Я должен идти.
– Я пойду с вами. Позвольте пойти с вами, пожалуйста. Хоть некоторую часть пути.
Сначала Сорен ничего не ответил. Он закрыл глаза, и Грейс ничего не оставалось, кроме как обхватить его руку.
– Правда? С удовольствием?
Они покинули дом и вышли в зарождающееся утро. Вдоль дороги им не встретилось ни одного автомобиля. Сначала Грейс пыталась не плакать, стараясь оставаться сильной для него, как он и просил. Но она не могла остановить слезы.
– Мне всегда было интересно, как это случится, - сказал Сорен после двадцати или тридцати минут ходьбы.
– Когда я был в семинарии в Риме, у меня был друг. Она научила меня всему, что я знаю.
– Всему?
– Грейс попыталась улыбнуться, попыталась и не смогла.
– Она могла убить муху кончиком кнута. После нескольких месяцев под ее опекой, то же мог и я.
– Кем она была?
– Она управляла женщинами.
– В монастыре?
Он улыбнулся.
– В борделе.
Грейс рассмеялась. Смех причинял боль.
– Ее звали Магдалена. Так она мне представилась. Я не поверил ей. Никогда не спрашивал ее настоящего имени, никогда не говорил ей своего. По крайней мере, раз в неделю я сбегал в ее дом с дурной репутацией. Можешь себе представить? Молодой семинарист, иезуит на обучении, проводит свои вечера в окружении самых известных проституток Рима. Ее девушки обслуживали очень специфичных клиентов. Я получил довольно приличное обучение в том доме.
– Не сомневаюсь.
– Когда пришло время покидать Рим и возвращаться в Америку, Магдалена отвела меня в сторонку. Она всегда говорила, что была наполовину цыганкой. Может, это и была правда, не то, чтобы это имело значение. Ей платили, чтобы она говорила ложь. Она сказала, что будет скучать по мне, хотя и радовалась моему отъезду. Очевидно, некоторые клиенты не были рады присутствию иезуита.
– Даже не могу представить почему.
– Но Магдалена, она хотела рассказать мне будущее перед моим отъездом.
– Что она рассказала вам?
– Грейс крепче вцепилась в его руку, зная, что в тот момент, как отпустит его, она отпустит его навсегда.
– Сказала, что я отправлюсь в Америку, и меня отправят туда, куда я не хочу ехать. Но там я встречу замаскированную королеву. И маскировка будет очень хороша, настолько хороша, что лишь я ее распознаю. Сказала, что эта королева станет двумя вещами для меня. Она будет моим сердцем. И она будет моей расплатой.
Он остановился, и Грейс поняла, что именно здесь он оставит ее. Она хотела выговориться ему, рассказать все, что было в ее сердце. Но слов не было, ни одного. Она предпочла бы увидеть, как разбивается на осколки каждое витражное окно, как каждая церковь, каждый собор превращаются в руины, как каждая священная книга превращается в пыль, чем видеть, как этому мужчине что-либо угрожает. Пока он живет, в этом мире будет Бог, даже если все часовни будут сожжены.