Гость из леса
Шрифт:
Если бизонов сейчас охраняют и разводят, стараясь восстановить вымирающий вид, то таких животных, как морскую Стеллерову корову, похожую на гигантского тюленя, странствующего американского голубя, большую бескрылую гагарку, антилопу бубала, зебру кваггу и десятки других животных и птиц человек стёр с лица земли.
Можно восстановить всё, что создано руками человека, но то, что создала природа, восстановить невозможно.
Лес и животный мир неразделимы. Они взаимодействуют, дополняют друг друга. Стоит ребятам в лесу разорить муравейник — и через год — два можно увидеть зарастающий грибком
Стоит исчезнуть из леса птицам — и миллионы гусениц, жучков, вредных насекомых устремятся на деревья, неся им гибель и вырождение.
Какое бы из животных ни исчезло на нашей планете, мир природы, а значит, и наш, человеческий мир, станут беднее. Причём навсегда.
Эти слова камнем падали в душу мальчишек, собравшихся вокруг Святослава Ивановича Храмовникова. Кто сидел на мешках с зелёными шишками, кто на усыпанной оборванным лапником земле, а кто стоял, прислонившись спиной к изувеченной их собственными топорами сосне. Оттого, что учёный не повышал голоса и не обвинял никого, слова его были особенно весомы. Мальчишки, избегая смотреть друг на друга, хмурили лбы, шмыгали носами, разглядывали липкие от беловатой смолы руки.
Никто не задал учёному ни одного вопроса. Почему-то не повернулся язык. Любой вопрос сейчас прозвучал бы, как отговорка или желание умалить свою вину. А виноватыми себя чувствовали все. Даже семилетний Вовка — братишка Витальки Гладильникова. Правда, он на сосны не забирался, зато с упавших веток срывал зелёные шишки и складывал в мешок. У Вовки все руки в смоле. Он растопыривал склеившиеся пальцы, но они снова слипались. На розовой щеке мальчишки — сиреневый сосновый пух.
Святослав Иванович поднялся и, взяв сачок, неторопливо зашагал к посёлку.
Вслед за ним встала и Майя. Лицо непроницаемое, губы сердито поджаты. Гектор каждого обнюхал, а у Витальки даже взял из рук огрызок пряника и лишь после этого бросился догонять своих.
— Чего же они тогда, ёлки-палки, вывешивают объявления? — пробурчал Виталька Гладильников, провожая удаляющихся дачников озадаченным взглядом.
— В объявлении не написано, что надо деревья топором кромсать, — сказал Роман.
— Из пушек по голубям… даже не верится! — сказал Гришка.
— А сколько бизонов ухлопали? — заметил Виталька и, взяв сучок, стал быстро чертить цифры на песке. Гладильников был первым в школе по математике.
— У нас лосей браконьеры тоже бьют, — сказал кто-то из ребят. — Весной мы с отцом почти нетронутую тушу нашли, всю зиму под снегом пролежала.
— Зимой пятерых с поличным поймали, — сказал Роман. — Всех оштрафовали.
— Подсчитал! — воскликнул Виталька. — Елки-палки, убитыми бизонами можно было бы накормить всё население земного шара.
— Лопнули бы! — усмехнулся Роман.
— А мы живём почти в лесу и не знаем, что лес — самое ценное на земле, — сказал Гришка.
— И какому идиоту пришла в голову мысль рубить деревья топорами? — хмуро взглянул на ребят Роман.
— Сам-то сколько намахал! — кивнул на разбросанные кругом ветви Виталька.
— Раньше-то рубили — и ничего, — возразил Лёшка Дьяков. — А без топора как? За день и полпуда не соберёшь.
— Сколько деревьев с прошлого года засохло, — сказал Роман. — У которых вершины
— Я тяжёлый, — сказал Лёшка. — Меня тонкие ветки не выдерживают… Эти учёные наговорят, только уши развешивай!
— Он профессор, — заметил Виталька. — Всё знает.
— Всё, с этим кончено, — сказал Роман. — Больше никто ни одной ветки не срубит. К чертям собачьим топоры!
— Я — как все, — сказал Виталька и перечеркнул сучком колонку мелких цифр.
— А правда, что на земле ничего не останется, если весь лес под корень? — не обращаясь ни к кому, с тревогой спросил Вовка Гладильников.
— Тебе первому капут, — усмехнулся Гришка Абрамов, глядя на пузатый мешок с шишками, будто решая, взвалить его на плечи или тут оставить.
8. Урок вежливости
Оседлав толстый сук, Роман ловко орудовал садовым секачом. Тоненькие ветки с гроздьями шишек с глухим стуком падали на землю. Там их очищал и ссыпал в мешок Гришка. Заржавленный тупой секач для подрезки ветвей фруктовых деревьев Роман разыскал в сарае. Очистил от ржавчины, наточил, смазал, приделал удобную рукоятку и вот теперь по всем правилам срезал сосновые шишки. Сам учёный Храмовников не смог бы к нему придраться. Секач деревьям не вредит.
Роман подводил раскрытый секач к пучку шишек, дёргал за верёвку — и чисто срезанная гроздь летела вниз. По примеру Романа кое-кто из ребят тоже вооружился садовыми секачами, а у кого их не было, срезали шишки ножами. После той памятной беседы с учёным никто из мальчишек не пользовался топором, и поэтому Роман был удивлён, услышав неторопливое потюкиванье. Они уже возвращались домой. У каждого за спиной по тяжёлому мешку с шишками. По их подсчётам, вырученных за семена денег вполне хватит на приобретение недостающей детали для мопеда.
Стук топора раздавался из чистого соснового бора. Переглянувшись, мальчишки сбросили мешки под куст можжевельника и, всё ускоряя шаг, направились туда. Огромная ветка, затрещав на весь лес, обрушилась неподалёку от них на землю.
Роман подскочил к высокой сосне и, задрав голову, крикнул:
— Эй, Лёха, кончай уродовать дерево!
В ответ неторопливое: «Тюк-тюк-тюк!»
— Слезай, варвар! — подал голос и Гришка.
Сверху с тихим шорохом сыпались щепки, кора, сухие иголки. Топор продолжал неторопливо тюкать. Грязная потрескавшаяся пятка мальчишки раскачивалась вместе с веткой, на которой он сидел.
— Тебе что говорят?! — стал злиться Роман. — А ну слазь!
— Какой командир нашёлся! — наконец отозвался Леха, продолжая рубить ветку.
— Никто, кроме тебя, топором не рубит, — заметил Гришка.
— А мне плевать, — ответил сверху Лёха.
— Ты читал объявление? — спросил Роман. — За порубку сосен — штраф десять рублей. Лесхоз вывесил. Читал?
— Нечего мне делать…
— Сам не спустишься, я тебя сейчас за ноги стащу… — пригрозил Роман, подходя к сосне.
— Поберегись! — предупреждающе крикнул Лёха, и в следующее мгновение тяжёлая ветка с протяжным шумом полетела вниз. Ребята едва успели отскочить в сторону, а с дерева посыпался раскатистый смех.