Государи и кочевники. Перелом
Шрифт:
— Знаешь, Худайберды, — удрученно сказал он, — все хорошо, только беспокоит меня овраг. Не обойти его, не объехать. Тянется от самых гор до каракумских песков. Придется воздвигать мост.
— Мост водой может снести, — предостерег Худайберды. — Иногда с гор бывает столько воды, что всю равнину заливает. Овраг переполняется до краев.
— Но лучшего места для поселка я не вижу. Тут и ручей рядом, и глина для кирпича, да и ущелье с хорошим строительным камнем.
Разговаривая, они не заметили, как к ним приблизился ханский нукер и сказал:
— Один? — спросил Студитский.
— Нет, с ним человек десять казаков, — отвечал нукер.
— Поедемте, примем гостя, доктор, — сказал Худайберды.
Пришпорив коней, они через полчаса достигли крепости и въехали в огромные, обитые железом ворота.
Гостем оказался чекишлярский пристав Караш. Он сидел на айване, в туркменском халате и тельпеке, пил чай. Если б не огромные усы пристава, Студитский не узнал бы его. До этого он видел Караша в сюртуке и мундире. Казаки тоже были в халатах и тельпеках и тоже занимались чаепитием, но сидели отдельно.
— Какими судьбами, Караш? — спросил Студитский. — И что означает твой маскарад? Где твой сюртук, мундир, погоны?
— Здравствуйте, доктор, здравствуйте, Худайберды, — встретил рукопожатием Караш капитана и хозяина крепости. — Не обессудьте, что без вас распорядился самоваром и чайником. Целый день был в дороге, устал изрядно. Да и казаки уморились без воды.
— Ай, не надо извиняться! — мягко возразил Худайберды. — Я каждому гостю рад. Но если приехал гость русский — у меня настоящий праздник.
Разговаривая, сели рядом. Худайберды бросил в трубу тульского самовара саксауловых щепок.
— Хороший шайтан-очаг, — сказал удовлетворенно. — Лучшего подарка желать не надо.
— Худайберды, — сказал насупясь Караш, — ты слышал, наверно, о моем несчастье: у меня верблюдчики разбежались. Кошлу-кази, сукин сын, сам перетрусил и других перепугал до смерти Тыкмой-сердаром. Все подались за Гурген и не думают возвращаться назад.
— Да, Караш, слышал, — отвечал Худайберды. — Вот господин доктор рассказал мне, как бежали твои люди.
Караш вопросительно посмотрел на капитана. Студитский сказал:
— Я был в то время в Терсакане. Тревога оказалась ложной. Панику устроили англичане и каракалинский Кара-мулла.
— Вот, значит, кто, — грустно принял к сведению Караш и прибавил: — Буду знать, кого проклинать. Я попал в такую немилость к Скобелеву, что не могу отправиться к нему на доклад. Говорят, он меня везде разыскивает: людей по Атреку разослал. Сам тоже неподалеку: вчера его отряд прибыл в Ходжа-Кала. Без верблюдов перед командующим показаться не могу. Приехал к тебе. Худайберды, выручай.
— В песках верблюды, Караш. Здесь, в Кизыл-Арвате, голов сто, не больше, — отозвался Худайберды.
— Дорогой мой, дай мне хотя бы этих, иначе ак-паша меня со свету сживет.
— Бери, Караш. Людей тоже дам. Сам с тобой тоже поеду. Прошение государю русскому написали, надо Скобелеву передать.
— Сделай
Студитский, глядя на хозяина крепости, заметил:
— Широкая душа у тебя, Худайберды. Я тебе тоже всем обязан. — И, повернувшись к Карашу, спросил: — Но почему Скобелев в Ходжа-Кала? Он же должен ехать сюда. Из Ходжа-Кала, насколько я понимаю, дорога ведет в Ахал?
— Да, доктор, оттуда дорога идет через Бендесен в Ахал, — подтвердил Худайберды. — Может, Скобелев не захотел заезжать ко мне? Но разве я обидел его чем-нибудь?
— На тебя он не может обижаться. Не за что. Тут другая причина. Пожалуй, я тоже поеду с вами.
Начался сгон верблюдов. Гнали на мейдан из агилов и с пастбищ. Отбирали для скобелевского отряда каких покрепче: старых не тревожили, молодняк — тоже. К вечеру согнали перед крепостью сто инеров. Утром, чуть свет, слуги Худайберды взгромоздили на нескольких верблюдов вьюки: подарки для Скобелева. В основном ковры и кошмы. Собрали отряд из казаков и джигитов. До восхода солнца пустились в путь.
Ехали по каменистому ущелью. Узкая дорога тянулась то между бурых скал, то завивалась петлей вокруг холмов, поросших жесткими кустиками травы, словно зелеными волосатыми бородавками. К вечеру достигли Ходжа-Кала…
Старая туркменская крепость, в которой еще несколько дней назад не было ни души, кишела от множества скопившихся солдат-пехотинцев, кавалеристов, казаков, артиллеристов, моряков, всех интендантских служб. Огромная седловина между двумя горными хребтами была заставлена кибитками, шатрами, юламейками и расцвечена кострами. Около костров хрустели сеном расседланные лошади, а поодаль косяками бродили верблюды.
В темноте Студитский разглядел на огромных шатрах красные кресты и направился вместе со своими спутниками к ним.
Приблизившись к первому, увидел группу моряков, сидящих у огня, и нескольких медичек. Один из моряков рассказывал какую-то смешную историйку, другие громко смеялись. На капитана не обратили внимания.
— Здравия желаю, господа! — сказал он громко и сразу услышал:
— Ой, доктор! Откуда вы? — Надя встала с раскладного стульчика и взяла капитана за руки. — Садитесь с нами, доктор. Впрочем, нет, что я говорю. Вас давно ждет графиня Елизавета Дмитриевна. Она так обеспокоена…
— Значит, Милютина тоже приехала? — удивился Студитский. — И вас, вероятно, за собой из Яглы-Олума увлекла?
— Ну, конечно! — охотно отвечала Надя. — Теперь я рядом с нею. Проводить вас к графине?
— Нет, нет, не сейчас. Во-первых, поздно, наверное, она легла спать; во-вторых, со мной кизыларватский хан — я должен представить его командующему. Кстати, где он находится?
— В крепости. Вон видите громадину! — указала она на чернеющую глинобитную цитадель.
— Спасибо, Надежда Сергеевна, мы отправимся туда, потом я вас отыщу.