Государи и кочевники. Перелом
Шрифт:
Войдя во двор крепости, капитан увидел п-образный ансамбль глинобитных зданий с айванами и деревянными колоннами, похожими больше на подпорки между полом и крышей. На этих подпорках висели зажженные фонари. В глубине виднелись двери, ведущие в комнаты. Дежурный офицер провел гостей по длинному айвану, затем нырнул в один из дверных проемов.
— Подождите здесь, господа, я доложу.
Вскоре он вернулся, пригласил следовать за ним и, остановившись у двери с огромным медным кольцом, отворил ее. Изнутри полыхнул яркий свет от нескольких керосиновых ламп.
Скобелев
— А это кто? — хмуро спросил Скобелев, оглядывая Худайберды.
— Кизыларватский хан, с прошением о подданстве, — отвечал Караш.
— Скажите кизыларватскому хану, что с прошением его завтра приму. Пусть идет отдыхает.
Худайберды удалился, отвесив поклон и запахнув полы халата.
— А теперь, господа, полюбуйтесь на этого витязя! — сказал Скобелев, обращаясь к офицерам штаба. — Больше месяца скитается преподобный пристав по туркменским аулам, а проку никакого нет. Где верблюды, Караш? Где те шесть тысяч животин, которых вы должны дать мне?
— Господин генерал-адъютант, мне удалось нанять сто верблюдов. Остальные верблюдчики, испуганные текинцами, бежали на Гурген.
— Сто верблюдов? — Скобелев встал с тахты. — Всего сто верблюдов? Да вы что, смеяться надо мной вздумали, пристав?! Да мне же не сегодня завтра грузы надо перебрасывать в Бамп! Идите и подумайте, где вам взять шесть тысяч верблюдов!
— Слушаюсь, господин генерал-адъютант.
Караш вышел, и Скобелев сразу сказал Студитскому:
— Вы тоже слоняетесь где-то. Отряд следует в Бами, а вам и дела нет.
— Но ведь планом предусмотрено войти в Ахалтекинский оазис только через три года! — возразил капитан. — До того времени мы должны заниматься благоустройством опорных пунктов и все конфликты решать мирным путем.
— Обстановка изменилась, капитан. Я строю свои планы и меняю нх, исходя из обстановки.
— Господин генерал, но я тоже хорошо изучил обстановку.
— Я читал вашу записку, — с легкой усмешкой сказал Скобелев. — Позволю вам заметить, это не деловая записка, а жалкий бред гимназиста, не выросшего из фланелевых штанишек.
— Для чего же вы назначили меня начальником мирной миссии?
— Не я вас назначил, доктор, а Обручев. Это он рекомендовал вас Милютину. И попрошу говорить со мной согласно вашему чину. Иначе я прогоню вас прочь от себя!
— Да, господин генерал, вероятно, так и случится. К сожалению, власти старшего по званию не может противостоять никакая логика. Но я хотел бы воспользоваться своим правом. Я ведь со своей миссией не вхожу в состав вашего отряда. Я подчинен непосредственно военно-ученому комитету и потому выполняю инструкции Обручева. Не смогли бы вы, господин генерал, на время забыть о моем звании и говорить со мной, как с начальником русской миссии, параллельно действующей с вашей колонной?
Скобелев хмыкнул, помолчал, посмотрел на штабистов. Свита, молча следившая за словесным поединком командующего и доктора, зашевелилась. Скобелев
— Хорошо, капитан, — миролюбиво сказал Скобелев. — Ответьте мне на вопрос: почему вы считаете, что в Кизыл-Арвате моему отряду стоять можно, а в Вами — нет? Но прежде чем услышать от вас ответ, я постараюсь ввести вас в курс своих замыслов. Итак, я исхожу из того, что, заняв передовые позиции в Вами, в непосредственной близости от Геок-Тепе, ставлю английские отряды Робертса и Барроу в самое затруднительное положение. Теперь уже, в случае конфликта с Англией, я первым подхожу к Геок-Тепе, а не они, поскольку их отряды стоят от Ахала дальше. Я закрепляюсь в Вами и не предпринимаю никаких военных действий, то есть веду себя так, как бы вел, живя с отрядом моим в Кизыл-Арвате. Теперь отвечайте, почему вы так боитесь моего похода в Вами?
Доктор, высокий, худощавый, с гордым достоинством стоял у двери. Скобелев, разговаривая с ним, даже не предложил сесть, и это оскорбляло Студитского.
— Господин генерал, — сказал он. усмехнувшись, — поскольку беседа наша ведется на равных, то позвольте и мне сесть?
Офицеры на тахте легонько засмеялись. Скобелев двинул бровями и указал место на тахте. Капитан сел. Командующий спросил, ухмыльнувшись:
— Может быть, подушку под локоть изволите?
— Спасибо, господин генерал, обойдусь.
— Ну, так отвечайте на мой вопрос: почему вам не угоден мой поход в Вами?
— Отвечу, конечно. Дело в том, господин генерал, что, переступая границу Ахала, да еще с крупным вооруженным отрядом, вы недвусмысленно заявляете текинцам: я иду на вас войной. Далее уже ни о каких мирных делах говорить с ними нет смысла. Если сейчас текинские ханы в растерянности — одни хотят мира, другие зовут на помощь англичан, — то с приходом вашего отряда в Вами они все объединятся, чтобы Дать вам отпор. Логично?
— Логично, с вашей точки зрения, — согласился Скобелев. — А теперь выслушайте меня. Если я поставлю свой отряд в Кизыл-Арвате и займусь мирным устройством прикаспийской территории, то сразу же по всей Средней Азии разнесется молва: Скобелев боится текинцев, боится англичан, шаха и всех прочих. Логично? — подчеркнуто жестко выговорил он.
— Логично, но тоже — с вашей точки зрения, — отозвался капитан.
— Как вам известно, капитан, когда сталкиваются две точки зрения, то это мешает друг другу и играет на руку неприятелю. Может, вы уступите мне? Все-таки я командующий, — сказал он, посмеиваясь.
— Вы нарушаете, господин генерал, утвержденный план экспедиции. Я не уступлю вам. Я обязан сообщить о ваших действиях генералу Обручеву и генерал-фельдмаршалу Милютину. Если вы войдете в Ахал — мирные устремления моей миссии обречены на провал.
— Вы свободны, капитан, — с вежливой злостью сказал Скобелев. — Идите.
— Честь имею, — сказал Студитский и, встав с тахты, направился к двери.
— Кстати, капитан, — бросил вслед Скобелев, — вы встречались с Тыкмой-сердаром… Он что — просил у меня мира?