Государство Печали
Шрифт:
Печаль посмотрела ему в глаза. У него они были такими же карими, как у нее. Как у их отца.
«У всех в Ранноне темные глаза. И что?» — Печаль тряхнула головой и сосредоточилась.
Мэл повернулся к Харуну, следящему за ними.
— Он обещал, больше никакой Ламентии. Он послал птицу в Истевар при мне с приказом убрать его комнаты и уничтожить все следы наркотика. Он хочет начать заново. Он знает, будет сложно, как и порвать с зависимостью, но он хочет попробовать. Ради нас.
— Ради тебя.
— Печаль, — глаза Мэла были печальными. — Ему стыдно
— Стыдно? — она не смогла скрыть недоверие в голосе. — Ты думаешь, ему стыдно?
— Потому он не может смотреть на тебя или говорить с тобой. Он мне так сказал. Он смущен от того, как сильно подвел тебя.
Печаль моргнула.
— Так он объяснил свое поведение?
Мэл кивнул.
— Он знает, что был не таким отцом, как ты заслужила, и ему больно из-за того, что он так подвел тебя, заставил юную дочь ухаживать за ним. Он рассказывал мне, как ты приходила к нему, убирала после одного из его… случаев, заботилась о нем. И как он плакал, когда ты уходила, из-за того, что делал с тобой. Но он обещал, что извинится, и мы будем настоящей семьей.
Печаль сглотнула.
— Он сочинил историю, и ты поверил, что все правда, — с горечью сказала она. — Но я семнадцать — нет, восемнадцать — лет видела обратное. У тебя этого опыта нет, — добавила она, удивив себя.
Боль мелькнула на лице Мэла.
— Я не жду, что ты сразу простишь его, — сказал он скованно. — И не жду, что ты поверишь или полюбишь меня, я даже расстроился бы в таком случае. Но все теперь будет иначе. Вот увидишь, — он взял ее за руку, она не успела остановить его, он поцеловал ее ладонь. — Как я и сказал, мы будем семьей. Я хочу узнать лучше вас обоих.
Он поклонился и начал отходить.
— О, и, Печаль? Всего наилучшего.
Он развернулся и пошел к остальным, и те радостно завопили.
Харун снова обнял его, она изучала их лица. Борода Харуна мешала, но между нами не было особого сходства: где нос Харуна был крючковатым, у Мэла он был чуть скошен, где скулы Мэла были острыми и высокими, у Харуна они были плоскими даже на худом лице. Конечно, дело могло быть в разнице в возрасте.
«Или нет…».
Печали надоело смотреть и размышлять. Она поманила Шенай, взяла бокал вина и осушила глотком. Она вытерла рот рукавом, с силой опустила бокал. Кивнув остолбеневшей служанке, она ушла, миновав группу, что села за столом, словно в их личной гостинице.
Адреналин бурлил в ней, она ускорилась, бежала по замку, пугая стражей у дверей, которые едва успевали открывать их для нее. В своей комнате она отпустила Шевелу, что ждала ее, и рухнула на кровать. Печаль схватила подушку и закричала, прижимая ее к лицу. Она вопила снова и снова без слов, пока не запылали горло и легкие. Она бросила подушку, снова схватила ее и била. Это был Бальтазар, Самад, Каспира, Линсель. Это был Веспус, Харун и Мэл. Это был даже Расмус, бросивший ее, хоть он и был вынужден.
Когда подушка вдруг взорвалась, высыпав перья в воздух, Печаль замерла. Она рухнула на спину, и смотрела, как белые перья падают вокруг нее, на нее. Она помнила, как Расмус рассказывал ей о погоде в северных горах Риллы, как его народ прикреплял доски к ногам и катался по ледяным склонам ради веселья. Она закрыла глаза, перья были для нее снегом.
Она проснулась от крика.
Она тут же села, перья разлетелись, и она вскочила на ноги, когда дверь распахнулась. Она приготовилась к атаке, но расслабилась немного при виде Иррис.
Ее подруга замерла при виде перьев, кружащих по комнате.
— Что такое? — выдохнула Печаль.
— Твой отец, — Иррис смотрела на нее, глаза были большими и испуганными. — Твой отец, Печаль. Он мертв.
17
Не постоянство, а перемены
Харуна нашел на полу спальни его паж. На тумбочке была горка Ламентии, а рядом — использованная трубочка из карты. Причина была очевидна.
Когда Печаль пришла, все еще одетая в платье с прошлого дня, его перенесли на кровать, придав более важный вид. Его глаза были закрыты, руки лежали на впавшей груди. Шторы были сдвинуты, лампы горели на стене, тусклый свет зловеще напоминал его комнату в Зимнем дворце. Печаль подошла к кровати.
Отец тоже был в одежде с вечера, цвета на его восковой коже были жуткими, туника была в темных пятнах. Хотя кто-то додумался вытереть его лицо, она видела темную крошку крови у ноздри, а еще что-то белое и засохшее, идущее дорожкой от глаза. Она отвернулась, вспомнив Алиссу.
Она была в комнате пару секунд, и другие начали приходить как она, вбегая и замирая на пороге, словно их останавливала невидимая дверь, пока они не находили взглядом труп. Потом они входили по одному, занимали место вокруг кровати. Самад, Каспира, Бейрам, Бальтазар: пришел весь Йеденват. Они расступились для кресла Шарона, когда он прибыл, никто не говорил, они склоняли головы, сцепив ладони. То, что никто не плакал, многое говорило Печали. То, что никто не ждал ее слез, говорило о том же.
Она смотрела на него, ожидала хоть какие-то чувства. Не горе, это уж слишком. Но печаль или хоть жалость? Гнев?
Был след сожаления. Не за него, за то, каким он мог быть. Благодаря Шарону и бабушке, она была с родителями. Даже любима. Но Харун сдался восемнадцать лет назад. Он мог любить ее. Он мог жить ради нее, сделать жизнь для нее лучше. Но не стал. Так что она ощущала облегчение. Она больше не будет гадать, когда наступит этот день. Она не будет вздрагивать от стука в дверь, готовясь к новостям о нем.
«Как черство, — подумала она. — Умер оставшийся родитель, а тебе просто жаль».
«Он был ужасным родителем, если честно, — прошептал в ответ голос Расмуса. — И если вас поменять местами, он бы танцевал».
Пришел Мэл. Его волосы были растрепаны, словно он сотню раз запускал в них пальцы. Его глаза были большими, а, когда нашли Харуна, он издал крик боли, что пронзил Печаль. Йеденват отошел, пропуская его, и Печаль видела, что Веспус, оставшийся на пороге, бледнее обычного.
— Но он обещал, — голос Мэла дрожал. — Обещал остановиться.