Государыня
Шрифт:
— Всё так просто, любезный граф. Но потерпи, пожалуйста, и я посвящу тебя в затеянную мною игру. Да–да, всего лишь весёлую игру. Я ведь игрок и шутник по природе.
— Это как раз мне ведомо, милый друг.
Графа Ольбрахта и князя Глинского связывала многолетняя дружба, зародившаяся ещё при короле Яне Ольбрахте. Правда, у графа было устоявшееся мнение, что князь в их дружбе ищет выгоду прежде всего для себя. Но, оставаясь человеком благоразумным и благородным, граф не ставил в упрёк князю его малые пороки. Не пытаясь тотчас разгадать тайные побуждения князя, Ольбрахт взялся за выполнение просьбы Глинского,
— Завтра к вечеру жди моего визита, надеюсь, принесу тебе желанную весть.
Король Александр в эти дни начала лета был озабочен многими государственными делами. От русского великого князя Василия пришли послы во главе с дьяком Третьяком Долматовым. Просили послы милостиво от имени государя всея Руси Василия отпустить под крыло Москвы Смоленск, как были отпущены Чернигов и Новгород–Северский.
— Нам без древнего русского Смоленска никак нельзя ныне жить. Там наши святыни, там россияне, жаждущие воссоединиться с Русью, — важно говорил на приёме у Александра Долматов. — Да ты бы, государь, пожаловал Смоленск супруге своей, королеве Елене, и воцарился бы между твоим королевством и Русью вечный мир.
Во всём сказанном дьяком Долматовым не было и намёка на какую-нибудь угрозу войны, вызова к противостоянию.
Может быть, подарив город Могилёв Елене, король отдал бы ей и Смоленск, тогда бы у послов были все основания передать князю Василию, что они исполнили повеление государя и теперь смоляне под рукой россиянки. Но государь не успел и слова промолвить в ответ Долматову, как вмешался канцлер Монивид. Он словно прочитал ход мыслей короля и великого князя Александра и заявил:
— Государь может отписать Смоленск королеве при двух условиях: если она войдёт в его веру и если у них появится наследник. Иначе быть Смоленску вечно под рукой Литвы и Польши. А больше государю сказать нечего.
Так оно и было. Александр как-то мгновенно оказался безволен возразить канцлеру и произнёс:
— Пожалуй, на том мы и остановимся. Мне надо поговорить с королевой, и, если она склонит голову перед венцом католичества, быть Смоленску русским городом.
Знали Александр и Монивид, что подобной уступки от Елены они не добьются, но русских послов они объехали, как говорится, на козе.
Проводив дьяка Долматова и его подручных несолоно хлебавши, Александр вынужден был разбирать претензии принца Сигизмунда, который по–братски, не выставляя иных причин, требовал размежевания Литвы и Польши.
— Зачем тебе такая обуза от Балтии и почти до Чёрного моря? Да вольнее твоей душе будет в Вильно. А в Вавеле я сяду — в тесноте, да не в обиде, — пел Сигизмунд при каждой встрече с братом.
Александр стал избегать Сигизмунда, а если это было неизбежно, никогда не оставался с ним с глазу на глаз. Может быть, по этой причине графу Гастольду никак не удавалось встретиться с королём наедине. Их встреча состоялась лишь через две недели после разговора Ольбрахта с Глинским. Уже наступило лето, и страсти в Вавеле улеглись. Король и граф вышли на прогулку в парк, который примыкал к заднему фасаду Вавеля. Когда вблизи них никого не было, граф сказал:
— Ваше величество, я добивался этой встречи две недели и прошу твоей милости выслушать меня.
— Полно, дорогой Ольбрахт, я ведь не от тебя прятался, потому говори без церемоний о том, что тебя
— Она ничтожно мала. Я приглашаю ваше величество вместе со мною посетить палаты князя Глинского — только и всего.
— Надо же! О, это несколько неожиданно для меня. Правда, я помню его бесценный подарок и благодарен ему. Но что нас ждёт?
— Князь приглашает лишь тебя, ваше величество. Он готов удивить нас восточными диковинками, которые и присниться не могут…
— Право, не знаю, граф. К тому же, как я скажу о том государыне? А мне без неё и вовсе… Сам пойми.
Граф понял намёк государя, но проявил настойчивость:
— Мой государь, одному тебе там будет вольнее. Кроме того, у князя нас ждёт сюрприз. Сообщил он под секретом, что купцы доставили ему бальзам великолепнее и древнее, нежели бальзам фараонов. А чтобы государыня тебя не смущала, посоветуй ей побывать в Гливице. Там, говорят, в женском русском монастыре появилась чудотворная икона Матери Божьей Троеручицы.
Король, зная, что Елена сейчас всей душой рвётся на родину, сказал:
— Нет, она туда не поедет, ей не до этого.
Граф, однако, нашёл убедительный повод:
— Ваше величество, поступи проще. Подари ей Гливице, пусть она там побывает, чтобы войти во владение. Скажи о женском монастыре…
Александр счёл это возможным. Если Елена отправится в Гливице, за сто с лишним вёрст, значит, отдалится её поездка домой, а он несколько дней будет волен во всём.
— Спасибо, граф, я принимаю твой совет. Гливице придётся государыне по душе, и то, что там есть притягательное для неё место, вовсе хорошо.
Вечером того же летнего дня, провожая Елену после трапезы в её покои, Александр сказал, что хотел бы её порадовать и дарит ей в честь десятилетия со дня свадьбы селение Гливице с починками и землями.
Елена приняла этот дар, потому как тоже знала, что близ селения есть старая женская обитель, которую она давно собиралась посетить.
— Спасибо, мой государь, за подарок. Завтра же отправлюсь в Гливице. Скоро меня не жди и не волнуйся. Там много забот…
Последние слова Елены озадачили и насторожили Александра. Он подумал, что, собравшись в Гливице, она может потом снарядиться в дальний путь и уехать на родину. Известно было Александру, что у Елены много денег, чтобы купить экипажи и лошадей для такого путешествия, нанять воинов. Она всё могла себе позволить. И в Александре всё взбунтовалось. «Нет и нет!» — закричала его душа. Однако сопротивление души было недолгим. Ею владела уже другая сила, а не любовь к супруге. Давал о себе знать «бальзам фараонов», к которому Александр уже пристрастился. «Я хочу быть волен! Хочу воли!» — звенело у него в груди, и он поддался зову. С Еленой же поговорил любезно, как и прежде:
— Я с нетерпением буду ждать твоего возвращения, моя государыня. Знаю, там ты помолишься на свободе и получишь душевную отраду.
Елене не хотелось говорить Александру, что в Гливице всё будет не так, как он предполагает. Но и ложь не слетела с языка королевы, потому она молчала, кивала головой и улыбалась. В эти минуты Елена думала, как и государь, что ей ничего не стоит уехать из Гливице в родную землю. Знала она теперь, что может выбрать путь, на котором не встретит ни ордынцев, ни иных ворогов.