Государыня
Шрифт:
Однако доводы Александра так и не убедили Елену ждать отъезда на родину до весны. Сжигала её тоска и жажда прикоснуться к могильным камням батюшки и матушки. Она забыла о том, что совсем недавно благодарила Александра за дар ей в вечное пользование города Могилёва, вынашивала мысль уйти самовольно, полагаясь лишь на своих семерых воинов, на князя Илью. С ним её не страшили ни дальний путь в морозную пору, ни ордынцы. Но, чтобы успокоить Александра, она говорила ему в часы вечерних бесед:
— Хорошо, мой государь, я как-нибудь потерплю до весны.
— Спасибо тебе, моя королева. У тебя отзывчивое сердце, — отвечал Александр и, пользуясь
Вскоре же пришёл от папы римского Юлия II ответ на прошение Александра. Он удовлетворял просьбу короля и великого князя. Но в послании папы была оговорка: «Если только Елена будет содержать декреты Флорентийского собора [28] , не будет презирать обрядов латинских и никого не станет приводить к своей русской секте».
28
Флорентийский собор — см. комментарий к цифре 24.
Эта оговорка в послании папы Юлия II ущемляла деяния Елены в пользу православия, и она пренебрегла ею. Собираясь тайно покинуть Краков и вопреки воле супруга уйти на Русь, Елена показала стойкость в православии, мудрость и силу королевской власти. Ей было ведомо, что в Польше и Литве в последние годы упал авторитет иерархов русской церкви. Она решила посильными мерами укрепить его. Её стараниями был избран и утверждён королём Александром новый митрополит русской православной церкви Литвы и Польши, россиянин Иона, который по архиерейскому чину вставал вровень с митрополитом киевским Иосифом Солтане. Елена встречалась в Кракове с митрополитом Ионой и прониклась к нему душевностью. Она увидела, что Иона благочестивый и радеющий за Русь и православие россиянин, и родом он был из Москвы, где напитался крепкой силой и преданностью вере отцов. Расставаясь с Ионой, королева попросила его благословить её на деяния во благо своей державе и наказала митрополиту:
— Ты уж, святой отец, постой за православие на отторгнутых от матушки Руси землях. Худо здесь всё без отцовской власти.
— Верно говоришь, дочь моя. Вижу всё неустроение церковной жизни. Напрягусь и не пожалею сил для исправления её, — ответил Иона, не спуская с лица Елены отеческого взгляда.
За то, что Александр не отказал Елене в избрании Ионы митрополитом, она была благодарна ему и в минуты душевного общения признавалась:
— Мой государь, я довольна твоим благородством и возношу молитву Богу за то, что побудил в тебе милость к россиянам.
— Ия благодарен тебе за то, что ты рядом со мной, любовь моя. Скажи, чем тебя ещё порадовать? Я выполню всё, что пожелаешь.
— Я верю, мой государь, и с нетерпением жду того часа, когда исполнишь мою единственную просьбу — позволишь побывать в Москве и почтить прах родителей.
Была уже весна 1506 года. Королевство Польское и Литовское жило без потрясений, но поговаривали, что вступивший на трон Руси великий князь Василий собирает рать, дабы вернуть Смоленск. Вскоре эти слухи подтвердил приехавший в Краков князь Михаил Глинский. Бывший шесть лет назад гетманом придворной гвардии при короле Ольбрахте, а ныне — бельский наместник, Михаил Глинский по воле не ведомых никому сил владел умами и сердцами как поляков, так и литовцев. Где бы он ни появлялся, простолюдины всюду встречали его с почестями. Может быть, ему воздавали хвалу за героизм. Он сражался в армии саксонского курфюрста, исходил Францию, путешествовал по Испании, воевал за свободу Сицилии. Он прибыл в Краков с двумя братьями: киевским воеводой Иваном Глинским и Василием Глинским, который ныне держал в руках Берестейское староство.
Появление Михаила Глинского в Кракове не вызвало радости лишь у короля Александра. Он даже не хотел принимать Глинского при дворе, но вмешался принц Сигизмунд и настоял на приёме.
— Ты, брат–государь, не веришь мне, что московиты готовятся штурмовать Смоленск, но Михаил Львович всё обскажет с фактами. Он даже знает причины, почему это вдруг надумали отторгнуть Смоленск. Они били челом великому князю, чтобы он, наконец, взял город под своё крыло.
— Что же мне слушать Глинского, когда ты всё прояснил, — отозвался Александр. — Прими его сам, а меня освободи от забот.
— Добавлю, однако, брат–государь, что Глинскому ведом с десяток имён купцов Смоленска, которые дали деньги Василию на наем войска.
Слово о купцах зацепило Александра за живое, и он скрепя сердце принял князя Михаила Глинского. Принц Сигизмунд был прав: Глинский довольно подробно рассказал о побуждениях смоленских купцов, но их имён не назвал, как ни побуждал Сигизмунд князя к тому.
— Нет нужды будоражить смолян, ваше высочество, — уклонился от ответа Глинский. — Государь Василий и без купцов с первого дня, как встал на престол, собирал силы для возвращения Смоленска. Он считает Смоленск ключевым городом, играющим важную роль в сношениях с западными странами и с южными землями, принадлежавшими Руси с простирающимися по берегам Днепра безбрежно.
Михаил Глинский приехал во дворец Вавель с богатыми дарами. Он преподнёс Александру византийский кафтан, украшенный драгоценными камнями. Король, к своему удовольствию, отметил, что кафтан стоит целого состояния, но зная, что Глинский может позволить себе делать такие подарки, позавидовал ему: ведь он был одним из богатейших вельмож Польши и Литвы. За вечерней трапезой князь Глинский преподнёс Александру ещё один подарок — хрустальный сосуд с древней египетской камеей на боку. Камея изображала богиню Исиду, супругу бога Солнца, олицетворявшую собой земное плодородие. Она несла в руках дитя. Сосуд был наполнен жидкостью цвета расплавленного золота, играющего бликами.
— Мой государь, я подношу тебе сосуд с целебным бальзамом. — Склонившись к самому уху Александра, Глинский прошептал: — Ему три тысячи лет, он добыт в пирамидах египетских фараонов.
Михаил поставил прекрасный сосуд перед королём, сам почтительно встал рядом, наблюдая за Александром, за тем, какое впечатление произвёл на него подарок. Глинский знал, что легенда о бальзаме египетских фараонов выдумана ловкими купцами Востока, но истина в вымысле таки была: бальзам и впрямь обладал огромной целительной силой.
— И ты знаешь, что он безопасен для жизни? — спросил король.
— Мне это ведомо лучше, чем всем живущим на земле, — ответил Глинский.
Он взял кубок, наполнил его вином, открыл сосуд и опрокинул его над кубком. Из сосуда со звоном стали падать в кубок крупные капли: одна, две, десять, двадцать.
— Стоп! — сказал Глинский и закрыл сосуд.
В этот миг Александр, сидящая близ него Елена, Сигизмунд и вельможи почувствовали, как от кубка разливается неведомый и ни с чем не сравнимый аромат. Он был сильный, казалось, заблагоухал сад с волшебными цветами. Глинский поднял кубок.