Готика Белого Отребья
Шрифт:
В конце концов этот день должен был закончиться, и он решил закончить его прямо сейчас. Свет погас, подушка снова легла на своё место на кровати, и он сразу же заснул.
Но ненадолго.
Сны мгновенно овладели им вместе с мысленными образами, более определенными, чем те, которые мы обычно ассоциируем со снами. Сначала появились фрагменты зловещих образов, которые повторялись в его снах в течение нескольких лет: какое-то бушующее чудовище, едва видимое в лесу, с огромным эрегированным пенисом, болтающимся из стороны в сторону, держащий при этом окровавленные человеческие конечности в каждой руке. Затем потрясающе красивая обнаженная женщина, стоящая в залитом лунным светом лесу, с идеальной кожей, блестящей от пота, впечатляющим пучком лобковых волос, едва скрывающим сочную расщелину. Единственное несоответствие её общей сексуальности заключалось
– Куда-то собралась, лапочка? Я думаю, что нам нужно повеселиться вместе!
А потом он повалил её на пол, стянул с себя свои огромные синие джинсы и начал очень жестоко насиловать её. Несмотря на ужас ситуации, лицо женщины оставалось совершенно бесстрастным. Тем временем откуда-то послышались крики и улюлюканья, вскоре картинка сменились странным, громким жужжанием какого-то электрического прибора, и именно в эту область устремился сон Писателя, и то, что он увидел, после краткого размышления объяснило ему о бесчувственном состоянии вышеупомянутой блондинки. Ещё двоё мужчин - оба очень высокие и с избытком лишнего веса, с белокурыми волосами - держали мужчину, держа его так, словно он был свернутым ковром, и между прочим, эти двое выглядели точь-в-точь как мужчина, насилующий блондинку. Писатель сразу понял, что попал в разгар “вечеринки”, печально известных братьев Ларкинсов. Их жертвой, то есть «ковром», был бомжеватого вида мужчина в шортах цвета хаки, притом с огромным пивным животом, но с тощими руками и ногами, он был лысый, но с заплетенным в косу хвостом, который больше напоминал крысиный хвост. Ещё одна примета: он был чем-то средним между Ричардом Симмонсом[98] и комиком Поли Шором[99]. Ещё более странным, чем то, что «Поли Шора» держали в воздухе, как рулон ковра, два огромных близнеца, было неоспоримое наблюдение, что голова мистера Шора была обмотана тряпкой, которая уходила в странного вида электроприбор, такой, который можно найти в отделе красок «Sears» или увидеть в магазинах “Sherwin-Williams”[100]. Когда двигатель машины зажужжал, голова мистера Шора начала качаться в комбинации движений вверх-вниз, назад-вперёд, а также по орбите, с переменной скоростью до 5000 циклов в минуту. Реальная проблема в этой процедуре заключалась в том, что оператор “сопротивлялся” желанию включить машину на полную мощность и работал на средних оборотах, давая голове жертвы отдохнуть на короткие передышки, потому что им было весело смотреть. Братья Ларкинс знали эти тонкости и не хотели, чтобы их наказание жертвы (или качество их собственного развлечения) было прервано жертвой, умершей слишком рано.
– Выруби её, Пузо!
– oрал Хорейс.
– Я не хочу, чтобы задохлик скопытался слишком быстро!
И после его замечания машинка была выключена, всего через тридцать секунд работы на скорости три четверти. Этого было вполне достаточно, чтобы по-настоящему хорошо встрясти мозги жертвы, вызвав умеренное кровоизлияние в мозг и ухудшив чувствительность двигательных навыков.
Клайд, лидер нашего квартета братьев, порылся в бумажнике жертвы и нашёл просроченные водительские права Западной Вирджинии. Теперь у «мистера Шора» было имя:
– Рикки Смитсон, - объявил Клайд.
– Ну, ребята, едрён-батон, я бы сказал, что мы только что сменили имя этого парня на Рикки Умник!
А потом он от души рассмеялся вместе с Пузом и Хорейсoм. (Такер, четвёртый брат, не слышал шутку, потому что всё ещё был занят попытками выпустить свой второй оргазм в оцепеневшее влагалище почти безмозглой блондинки, которая безучастно лежала под ним с раскинутыми ногами).
Клайд хлопнул в ладоши, как бы подчеркивая ситуацию:
– Так, давайте-ка отпустим мистера Умника и посмотрим, что у нас получилось.
И тут голова мистера Смитсона была освобождена, и двое братьев поставили его на ноги. Как и следовало ожидать, Смитсон рухнул на пол, дрожа всем телом и издавая экстравагантные, завораживающие, мяукающие звуки.
– Тебе лучше встать, Рикки Умник, - посоветовал Клайд.
– Неинтересно смотреть, как ты лежишь и срёшь в штаны.
Смитсон начал судорожно дергаться, из его рта пошла пена, а потом он отдал Богу душу.
– Эх-х-х, дерьмово, - проворчал Клайд.
– Думаю, мы держали шейкер слишком долго, едрён-батон…
Между прочим, возможно, уместно объяснить, какое преступление совершили мистер Шор… то есть мистер Смитсон, и его, пристрастившаяся к метамфетамину, светловолосая подружка, собственно, из-за чего их мозги были “взбиты” взбивалкой для краски.
Ответ таков: мистер Смитсон недавно вышел из тюрьмы, отсидев срок за сексуальное насилие над несовершеннолетним. Итак, по закону его долг перед обществом был должным образом оплачен, но закон братьев Ларкинсов смотрели на это иначе. А блондинка?
Перед тем, как отправиться на варочную хату, Смитсон взял свою подружку с собой. Поэтому: виновна по ассоциации. Теперь, собственно, и наступил конец судебного приговора…
На этом, к большому облегчения Писателя, данная часть сна закончилась. Нет нужды говорить, что всё в нём было правдой, и, конечно, мы уже знаем, что Писатель иногда склонен к предчувствиям. Короче говоря… K утру блондинка будет похоронена в лесу (да, она всё ещё была в какой-то мере жива, когда последняя горсть земли с лопаты упала ей на лицо), в то время как значительный объём семени братьев Ларкинсов вытекал из неё в богатую почву Западной Вирджинии. А наш друг, мистер Смитсон? В лоб ему воткнули кусок металлической трубы, длиной в фут, тем самым весьма эффектно пригвоздив к дубу на Тик-Нек-Роуд. Его шорты исчезли, как и гениталии, которые были отрезаны ножницами по металлу. На груди Смитсона висела картонная табличка с надписью, нацарапанной карандашом: РАСТЛИТИЛЬ МАЛАЛЕТАКХ! Как говорят братья Ларкинсы: «Горе тем, кто осквернит ребёнка». Это было весьма эффективное средство устрашения, и такие зрелища не были редкостью в радостных и весёлых границах Люнтвилля.
Теперь мы снова обратим внимание на главного участника этой истории - Писателя, который всё ещё спал и всё ещё видел сны. Сначала показалось, что кто-то что-то шепчет, губы говорившего были близко, но не совсем касались его уха. С абсурдной быстротой они прошептали на латыни: «Venit deamonium», что значило, как понял Писатель, «Демон придёт».
Здесь наступило молчание.
Затем Писатель проснулся (или ему показалось, что он проснулся) от того, что чья-то рука схватила его за плечо и затрясла.
Он сел, выпрямившись, в постели. Сначала была полная темнота, но затем он вспомнил, что нужно открыть глаза, и это потребовало от него некоторого мужества, потому что, как говорится, он был напуган до усрачки. И всё же он открыл их, и, хотя ожидал, что в комнате будет очень темно и лунный свет будет пробиваться через окно, это было не так. Вместо этого комната была залита низким зернистым светом, который, как казалось, обладал оттенком, который в свою очередь можно описать только как гнилой и болезненный, и который хроматически не соответствовал ни одному из компонентов спектра. Это было призрачное свечение, происхождение которого не могло быть связанно ни с одним аспектом этого нормального мира, напротив, оно принадлежало преисподней.
В общем, хватит уже о свете. Давайте поговорим о существе, которое трясло Писателя за плечо.
Над ним склонился старик с длинными седыми волосами и длинной белой бородой, и хотя большая часть лица этого незваного гостя была скрыта бородой, его всё ещё можно было опознать по узкому и удлиненному лицу с выступающей челюстью.
– Дедуля Септимус!
– воскликнул Писатель.
– Да, сынок, эт я и никто другой.
– Какое облегчение! Я слышал из ненадёжного источника, что ты умер. Я знал, что это вздор!