Готика Белого Отребья
Шрифт:
Он открыл дверь и включил свет. Полки были забиты разными чистящими средствами, на полу стоял пылесос «Kirby», на натянутой веревке сушились полотенца. Он тут же схватил рулон туалетной бумаги, в которой так нуждался. Также, он заметил кое-что странное: отдельной стопкой стояло несколько небольших коробок, каждая из которых гласила: СИСТЕМА ХРАНЕНИЯ ПРОДУКТОВ “THERM-O-FRESH”. Эти штуки для домохозяек, чтобы вакуумировать остатки еды… Что может здесь делать целая куча этих устройств, притом явно совершенно новых, в подсобке уборщика старого отеля?
Кому какое дело, блядь?– было его ответом.
Его взгляд приковала коробка печатной бумаги марки «Eagle». Эту бумагу Писатель считал лучшей бумагой для печатных машинок. Теперь он прекрасно понимал, что в ней нет ни одного законченного романа. Это была всего лишь чистая бумага, которая в любом случае могла оказаться полезной.
Машинально он открыл коробку, посмотрел на стопку бумаги и помочился себе в штаны.
Внутри не было пустых страниц. Вместо этого там лежало, по меньшей мере, 400 отпечатанных на машинке листов, через два интервала.
Несмотря на мокрое пятно, он быстро отнес еe и туалетную бумагу обратно в свою комнату.
Заголовок на первой странице гласил:
ГОТИКA БЕЛОГО ОТРЕБЬЯ - стр. 2
Затем он пролистал всю стопку, чтобы убедиться, что каждая страница заполнена печатным текстом.
– Да ты издеваешься надо мной!
– проревел он в трубку.
– Не утруждай себя чтением, - сказал двойник. Он или оно что-то ест?– Ты говённый редактор и корректор. Просто пошли книгу по почте и получи остальные два миллиона.
– Я не верю тебе! Я не собираюсь сдавать то, чего не писал! Это, наверно, чушь полная, а не книга!
– Хорошо. Тогда прочти её. Но ты зря потратишь время, и поверь мне, оно уже почти на исходе.
Не могу поверить, что веду этот нелепый разговор,– раздраженно подумал Писатель. Но… он прочёл несколько строк в середине рукописи.
– Чувак, а она, похоже, хороша…
– О, я только что так и хотел сказать, - сказал двойник в трубку телефона. – Кстати, вчера вечером в морге ты был крут. Браво!
– Был крут?
Его близнец рассмеялся.
– Когда ты тарабанил поджаренную нарколыгу. Тупица.
– Я был без сознания и действовал против своей воли!
– Конечно, конечно. Мама с папой гордились бы тобой, - и “призрак” громко рассмеялся.
Этот комментарий не понравился Писателю.
– Да я даже не помню своих родителей!
– Вспомнишь, будь уверен. Они были прекрасными людьми. Мы не могли бы просить лучших родителей и лучшего воспитания.
Теперь Писатель чувствовал себя обманутым. Он совершенно ничего не помнил о своём воспитании. Грабёж какой-то,– подумал он. Всё, что говорил ему двойник, казалось конфиденциальной информацией, от которой он, Писатель, был изолирован.
– Ты, по-видимому, много знаешь. Что ещё ты можешь рассказать?
– Сейчас не очень много. Но, вот что я могу тебе рассказать. Хочешь, я скажу тебе, кто выиграл соревнования по Пиздо-Ударной Борьбe?
– Мне плевать, кто выиграл этот грёбаный конкурс!
– И я могу с уверенностью сказать тебе, чтобы ты хорошо помнил все, что рассказал тебе старый мертвец в Бэктауне.
Сознание Писателя, казалось, поплыло.
– Септимус Говард? Но, он не умер.
– Теперь уже да. Ты же слышал сирены, не так ли? А, ебись оно. Ну, вот видишь, во всяком случае, я уже тебе кое-что да рассказал.
Вероятно, это не ложь,– предположил Писатель.
– Бедный старик. Какая у него была жизнь! Быть неизвестным сыном Г.Ф. Лавкрафта. Ему, должно быть, было почти девяносто. От чего он умер? Oт сердца? Инсульта?
– Да, сердце. Он умер от страха.
– От страха? Что его так напугало?
– Всему своё время, брат. После этого бедняга был… а, ладно, не бери в голову.
– Что после этого?
– Извини, - сказал близнец.
– Пока на этом всё, мне пора…
– Нет! Подожди!
– Да, и не заставляй своего гостя ждать. Это невежливо.
Писатель нахмурился.
– Какой ещё гость. Я здесь один.
Телефон отключился, и тут же кто-то постучал в дверь.
Во имя всего Святого, в ТАКОЙ-ТО час?– Писатель не был счастлив, несмотря на то, что сегодня стал миллионером. Всё ещё в мокрых штанах он открыл дверь.
– Да?
Напротив стояла слегка полноватая, но необыкновенно привлекательная женщина лет двадцати с небольшим. Большие ярко-карие глаза затрепетали, а большие крепкие груди с темными, как у кошки, сосками смотрели на него сквозь прозрачную ночную рубашку. Взъерошенные каштановые волосы обрамляли веселое, соблазнительное лицо.
– Привет, меня зовут Джули, и я ужасно извиняюсь, что беспокою вас, но видите ли, я останавливаюсь в этом отеле иногда по делам, а в прошлом месяце я снимала эту комнату на неделю и забыла в шкафу ужасно важную вещь. Вы не против, если я…
– Пожалуйста, заходите, смотрите, - сказал Писатель, отступив на шаг.
Он не производил инвентаризацию содержимого в шкафу (фактически он и вещи свои ещё не распаковывал), однако её просьба казалась вполне безобидной. Он смотрел на её фигуру в ночнушке, когда она подошла к открытому шкафу, встала на цыпочки, протянула руку и радостно завизжала:
– Вот он, там, где я его и оставила!
Она взяла что-то с верхней полки.
Писатель не обратил на это особого внимания, потому что его внимание было приковано к крошечной татуировке у неё на бедре, которая гласила:
ТОЛСТОЛОБ ПОЙМАЕТ ТЕБЯ.
ЕСЛИ ТЫ НЕ БУДЕШЬ ОСТОРОЖЕН!
– Мисс, если позволите, что означает ваша татуировка?
Она повернулась, приняв восхитительную позу.
– Что? А, Джори? Просто бывший парень. К сожалению, оказался подонком.
Зрение Писателя изменилось, он моргнул и посмотрел снова. Татуировки, которую он видел до этого, не было. Tеперь там было: