Готика Белого Отребья
Шрифт:
– Не то, что я думаю?
– закончил Писатель с улыбкой.
– Да, боюсь, что это именно так. У вас в комнатах есть скрытые камеры. Для чего? Для шантажа?
Миссис Говард встала, заперла дверь и пригласила Писателя сесть.
– Сноуи, милая. Выключи экран, но сохрани запись с камеры.
– Да, ма.
Грудастая женщина села и взяла Писателя за руку.
– Да, сэр. Можно сказать, для шантажа. Но вы должны понять, что мы почти никогда не делаем этого, только с плохими людьми.
Писатель поморщился.
– Что?
–
– А, так вы их записываете, а потом у них же вымогаете деньги. Если они не платят, вы отправляете видео в полицию или их семье?
Миссис Говард кивнула.
– Большинство из них грязные извращенцы, избивающие шлюх и путающиеся с детьми. Видите ли, Сноуи, у неё есть друзья, которые специализируются на подобных вещах. Мы отдаём пленки им, и уже они заботятся об остальном. Но, конечно, мы получаем свою долю.
Ясно,– понял Писатель.
– Думаю, весь мир затеял какую-то аферу. И конечно, этими друзьями Сноуи могли быть только Поли Винчетти и его “питбуль” Оги.
– Я уже имел удовольствие познакомиться с уважаемыми друзьями вашей дочери.
– Говорят, что происходит, то и происходит, и это правда, - продолжила пожилая женщина.
– Понимаете, эти злые люди должны платить за свои поступки. Это заставляет их думать дважды, прежде чем делать их снова.
– Это худшее объяснение шантажа, которое я когда-либо слышал, - Писатель потёр глаза.
Затем Сноуи сказала:
– Э-э-э, твои штаны надеты задом наперёд.
– Я знаю!
– выпалил Писатель.
– А что даёт вам право судить? Вы говорите, что шантажируете только плохих людей?
– oн указал на стену в направлении комнаты пастора Томми.
– Конечно, это тип содомит, шарлатан и лицемер, но он не заслуживает, чтобы его шантажировали за то, что дрочил с липкими червями в члене!
Брови миссис Говард поползли вверх.
– Да, ну? Сноуи, пожалуйста, включи экран.
– Да, ма.
– Я не хочу больше видеть эту мерзость!
– возразил Писатель.
Миссис Говард сжала его руку.
– Тише, тише. Смотрите.
Экран компьютера ожил, и сцена продолжилась. Пастор Томми и впрямь увлёкся: он наклонял бёдра, быстрее поглаживал пенис и казалось, вставлял в уретру очередного жилейного червя. Третьего или четвёртого? Писатель вздрогнул. Куда они деваются? В его чёртов мочевой пузырь? Он ещё раз пожаловался:
– Я не хочу больше на это смотреть! Мужчина может делать в своей комнате всё, что захочет, даже это. Это не делает его плохим человеком, достойным того, чтобы его жизнь была разрушена!
– Ты недостаточно усердно смотришь, - сказала миссис Говард.
– Приглядись. Посмотри, на что он смотрит…
На что? Писатель наклонился вперёд и прищурился. Пока добрый пастор продолжал мастурбировать, засаживая очередного желейного червяка (на этот раз красного, предположительно, вишневого), Писатель всматривался в грязь, за которой наблюдал мужчина. Он вгляделся с вниманием, которое быстро вызвало отвращение и ужас…
Да, на экране лэптопа пастора Томми действительно была порнография, но теперь Писатель увидел, что это была именно детская порнография. Его чуть не вырвало, и он отвернулся. И сцена на другом компьютере описываться не будет.
– Так вы ещё считаете его неплохим человеком?
– cъязвила миссис Говард.
– Шантажируйте этого подонка до смерти, а потом разорите его, - ответил Писатель.
– Конечно, - прощебетала Сноуи.
– Поли получит от него столько денег, сколько захочет, а потом выложит ролик на сайте Епископата.
– Чудесно!
– миссис Говард ликовала.
Но, чёрт побери. Что дальше? Писатель стоял, ошеломлённый. Сначала он хотел спросить, есть ли камера в его комнате, но раздумья оказались напрасными. Какого чёрта им снимать? Мою толстую задницу?
– Я спать. У меня был тяжёлый день. И, Сноуи, пожалуйста, будь готова утром к нашему маленькому “предприятию”.
– Конечно, буду! Я дождаться не могу!
– и она похлопала себя по мешку со льдом между ног.
– А ты не хочешь узнать, кто выиграл соревнования по Пиздо-Ударной Борьбe?
– Нет!
– Я!
– гордо ответила Сноуи.
– Дон сильно пнула меня по пизде, но, буквально через пару ударов, я снесла её. Она плакала, как ребёнок. Её киска была в два раза больше моей, и ты знаешь, она бреет свою манду, так что после того, как я вышибла из неё всё дерьмо, она распухла и порозовела! И была похожа на голый зад младенца!
Писатель застонал и бросил: «Спокойной ночи», затем без промедлений вышел из комнаты. Приглушённый смех последовал за ним.
Вернувшись в свою комнату, он даже не потрудился снять обоссаные джинсы. Предзнаменование…– подумал он, охваченный разочарованием. – Предвестник, бля… Он рухнул на кровать, молясь, чтобы ему не приснились желатиновые черви. И, как и подобало тому дню, который у него был, как раз когда он заснул…
Cнова зазвонил телефон.
Может, я сдох и попал в ад… Потрясённый, он ответил и нахмурился, услышав знакомый голос на другом конце телефона.