Грааль
Шрифт:
— Таллахт! — позвал я. — Очнись!
Похоже, он меня не услышал. Тогда я взял его плечи и как следует встряхнул. И на этот раз никакой реакции. Взглянув на его скрещенные руки, я попытался выпрямить их, надеясь, что хоть это вернет его к жизни. Нет, скорее я мог бы сломать ему руку, потому что иначе разогнуть эту негнущуюся конечность не получалось.
Попробовав другие способы, я признал свое поражение.
— По правде говоря, Передур, я никогда не видел ничего подобного. Это какой-то живой мертвец!
Передур смотрел на меня с открытым ртом.
— И что с ним теперь
— Пока не знаю. Но в таком состоянии оставлять его здесь не стоит. Надо бы его где-нибудь уложить… — Я бросил быстрый взгляд на небо. — Лленллеуг еще не настолько пришел в себя, что отправиться в дорогу прямо сейчас. Придется потерять день. Разобьем лагерь и посмотрим, что принесет завтрашний день.
— Ты собираешься здесь ночевать? — с тревогой спросил Передур.
— А где еще? — сердито ответил я. — Здесь у нас за спиной крепкие стены, есть вода и огонь. В этой проклятой земле лучше места мы все равно не найдем.
Передур не осмелился возражать.
— Давай отнесем Таллахта в зал и устроим его поудобнее, может, потом проснется…
— А если нет?
— Послушай, — отрезал я, — мне все это тоже не нравится, но что еще можно сделать?
Вдвоем мы отнесли Таллахта в зал. Он по-прежнему мечтательно смотрел в небо, и не обращал внимания на наши усилия. С таким же успехом мы могли бы носить дрова. Мы расчистили место и устроили его под одной из стен. Лежа он еще больше походил на мертвеца. Смочив полосу ткани, я положил ее на лоб Таллахту, чтобы скрыть его немигающий взгляд и защитить глаза.
Накладывая повязку, я заметил у него на шее следы укуса — небольшой аккуратный ряд красноватых отметин, где острые зубы проткнули кожу. Если бы я не видел такого раньше, я бы сказал, что это укус какого-то мелкого зверька — лисы или ласки. Но мне уже приходилось видеть подобное: на руке Риса. Рис понятия не имел, кто и когда его укусил, так что яснее случай с Таллахтом для меня не стал. Одно только можно было сказать с уверенностью: когда он пошел смотреть лошадей, следов на шее у него не было.
— Что нам теперь делать? — спросил Передур, когда я закончил.
— Займемся лагерем. — Я не стал говорить Передуру об отметинах на шее Таллахта; незачем зря его пугать. — Надо напоить лошадей и… — Я подумал и сказал: — Нет, давай вместе будем поить лошадей, а потом привяжем их прямо в зале.
Мы так и сделали, и разнообразные хлопоты заняли быстро угасающий день. С моря надвинулась серая пелена облаков, солнце скрылось и в разрушенной крепости стало мрачно и неуютно. Из остатков костра вокруг железной клетки мы достали несколько углей и разожгли свой костерок. Время от времени я отходил, чтобы проверить состояние наших братьев, но не видел, что еще можно для них сделать. Таллахт пребывал все в той же позе, в которой мы уложили его, а перевязанный Лленллеуг спал, время от времени кашляя и ворочаясь, но не просыпаясь.
За простыми хлопотами мы с Передуром переговаривались, просто чтобы нарушить тишину крепости. Когда дневной свет погас и наступила ночь, я ощутил холодок страха, заползающий в душу. Мне стало казаться, что нас окружают враги. Везде мне чудились холодные глаза, наблюдающие за нами. Они чего-то ждали.
Дров у нас было достаточно, чтобы поддерживать костер на протяжении всей ночи. Мы приготовили нехитрую пищу из остатков провизии. Однако аппетит пропал. Ни я, ни Передур не осилили больше двух-трех ложек варева. Так что мы просто сидели перед огнем, глядя на груды щебня и разбросанные вокруг бревна.
Покончив с едой, мы подбросили дров в костер, завернулись в плащи и попытались заснуть. Ночью долину и древнюю крепость окутала тяжелая тишина — холодная, неестественная тишина, в ней гасли все звуки, а каждый наш вдох стал казаться последним.
Дважды за ночь мою дремоту нарушал крик совы. Она сидела где-то в остатках башни наверху. Я огляделся. На небо выползла болезненная луна. В прежние времена крики Мудрой Птицы считались предзнаменованием несчастья для тех, кто их слышал. Некоторые до сих пор в это верят. Я себя к таким людям не относил, но в эту ночь крик заставил меня думать о зиме, могилах и смерти, крадущей свет и жизнь из глаз живых людей.
Сова прокричала еще раз, и Передур проснулся. Я видел, как он вздрогнул, а затем вскочил. Сова, испуганная внезапным движением внизу, снялась с башни, медленно взмахивая широкими крыльями. Передур присел, я видел его напряженные руки, он озирался вокруг, как будто готовый сорваться с места.
— Спокойно, парень, — тихо пробормотал я. — Это всего лишь сова.
Кажется, он меня не услышал. Отойдя на два-три шага, он остановился и неожиданно произнес:
— Нет! Подождите! Хорошо, я пойду с вами!
Он отбросил плащ и пошел прочь, следуя за невидимым проводником. Я хотел окликнуть его, но раздумал и пошел за ним. Передур обогнул стену и вышел за ворота, направляясь к давно засохшему дереву. Потом побежал. Он не смотрел по сторонам, и бежал, прыгая как олень, через лежащие стволы. Быстро бежал, я не успевал за ним. К тому же было темно, света половины лунного диска не хватало, чтобы разглядеть дорогу.
И все-таки я не терял его, потому что слышал треск сухого подлеска, он указывал направление. Я очень старался не налететь на какой-нибудь торчащий сук. В очередной раз поскользнувшись на замшелом стволе, я оперся на руку и наткнулся на что-то мягкое. При ближайшем рассмотрении это оказалась туника Передура. Пройдя еще несколько шагов я обнаружил его штаны, висящие на сучке.
Он что, с ума сошел? — подумал я, на бегу собирая одежду под мышку.
Еще через дюжину шагов я перестал его слышать. Шум резко прекратился. Я не сразу понял, что больше не слышу Передура. Остановившись, я завертел головой, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук. Хотел его окликнуть, но вовремя спохватился и промолчал. Мои чувства, и без того настороженные, чрезвычайно обострились, я стал красться вперед, останавливаясь каждые несколько шагов, чтобы прислушаться.
Кожу уже некоторое время покалывало от предчувствия. Передо мной лежали друг на друге три огромных упавших дерева. Такая своеобразная ограда… Я прокрался ближе и заглянул за эту грубую стену. Там в центре поляны лежал, распростершись, голый Передур. А на его груди сидело маленькое сгорбленное существо.