Грабители
Шрифт:
— Хорошо, папочка, — не удержавшись, ответила Бонн, а затем добавила, обращаясь к Саломее: — Ну что, старушка Хафин, ты готова?
— Да, бабушка, — ответила Салли. Ее аппаратура работала плохо, поэтому она собиралась наводить ракету вручную.
Город лежал как на ладони, и, если бы были боеприпасы, лейтенант Хафин могла бы разнести его весь по кирпичику. О том, что там были люди, она не думала. Она научилась не думать о таких вещах. Город казался ей враждебным, и этого было достаточно, чтобы открыть по нему огонь.
Надев визирный шлем, Салли настроила нужное увеличение и нажала на кнопку старта.
Тяжелый «спейсбитт» соскочил с направляющей и, ревя разгонными двигателями, помчался навстречу цели.
Проверяя маневренность ракеты, Салли тронула джойстик управления. Снаряд послушно отзывался на командные сигналы, и лейтенант Хафин начала сводить ракету с целью.
А слева стартовала ракета Бони Клейст. Аппаратура на ее «скауте» была в норме, поэтому ракета легко выполнила стандартную «горку» и пошла на город.
Управляемый снаряд Салли первым достиг цели. Он ударил в самое основание конструкции, что вызвало водопад огня и искр. Посчитав это хорошим знаком, Салли выпустила вторую ракету и повела ее к той же точке.
Стрельба Бони была столь же успешной, и она тоже выпустила вторую ракету.
В этот момент из-за холма, с близлежащей окраины города, вышло целое войско, состоящее из фехтовальных машин и пехоты.
— Не обращайте внимание, девочки! — крикнул полковник, и почти в ту же секунду его танк открыл огонь из пушки. Спустя несколько мгновений ему на помощь пришли солдаты, дружно разряжавшие последние лаунчеры.
От тупой безысходности они совсем не промахивались, и фехтовальные машины опрокидывались одна за другой, сминая собственную пехоту и затрудняя дальнейшее продвижение.
Доведя вторую ракету до цели, Салли перевела огонь на наступающего противника. Вскоре ее поддержала Бони, и дела сразу пошли на лад. Не дойдя всего четырех сотен метров, противник повернул обратно.
«Если бы они знали, какой у нас боезапас, они бы так не поступили», — подумала Саломея.
— Сколько у вас «железок», девочки? — спросил Вильямс. Его голос звучал хрипло, должно быть, он кричал, когда командовал.
— Восемьсот для пушек и одна ракета, — ответила Саломея.
— У меня — полторы тысячи и четыре штуки… И еще правая пушка заклинила. Даже не видела, кто стрелял.
— Да, не густо, — подвел полковник грустный итог. — Однако мы их здорово напугали. Нужно ждать парламентеров.
— Может, пальнуть еще по городу? — предложила Саломея, глядя, как разгораются подожженные «деревья». Они вспыхивали, как бенгальские огни, и одну за другой роняли омертвевшие ветви.
Основная масса дольтшпиров куда-то подавалась, а немногие оставшиеся барражировали над городом, словно выискивая свои жертвы на улицах.
— Пошли вперед, — скомандовал Вильямс. — Надавим на них психически.
— В город нам нельзя! — напомнила Салли.
— Мы и не пойдем. Это они пусть думают, что мы теперь попрем до победного.
75
Наступать на город по мягкой траве было одно удовольствие. «Скаут» мерно покачивался на среднем ходу, обходя корпуса фехтовальных машин, оставшиеся от неудачной контратаки гарнизона.
Саломея не в первый раз удивлялась тому, как выглядели эти подбитые машины. Их оплывшие формы и обилие мух, вьющихся вокруг останков, наводили на мысль, что эти машины были живыми. Тем не менее Саломея слишком долго имела дело с настоящим железом, чтобы не отличить живого пехотинца от механизма.
Не прошли «скауты» и половины расстояния до первых невысоких домиков, как навстречу им выехал всадник на уже знакомом ушастом лабухе. Человек ехал строго по прямой, и даже с большого расстояния было видно, что он плохо держится в седле. Судя по всему, это и был ожидаемый полковником парламентер, поскольку на его плечи была накинута белая тряпка.
Саломея и Бонн остановили роботов, а между ними встал танк с уцелевшими шестнадцатью бойцами. Самым воинственным из них выглядел Торрик. Его голова была перевязана бинтом, а чтобы не потерялась шапка, ее тоже примотали к повязке. В руках у Торрика была настоящая винтовка, однако держал он ее как лопату.
По мере приближения к роботам всадник все больше деревенел от страха, и, когда он добрался до немногочисленного, но грозного войска, язык отказывался ему повиноваться.
— Мня-я-а… дебо… ю-о-о!
Наконец ценой неимоверных усилий парламентер произнес несколько слов связно:
— Мы хотеть мир. Мы не хотеть война… Дружба… бормоту могугон Василий…
На этом все знания иностранного языка были исчерпаны, и несчастный, утерев со лба крупные капли пота, остался ждать решения своей участи. Чтобы не потерять сознание от страха, он избегал смотреть на запыленные громадины «скаутов», предпочитая разглядывать солдатские ботинки, владельцы которых с невозмутимым видом сидели на броне танка.
— Недя мо гомутон сибу, — произнес в ответ Торрик.
Парламентер с удивлением поднял глаза, пораженный тем фактом, что кто-то из «братьев Василия» говорит на его родном языке.
— Ты говоришь на моем языке? — спросил парламентер.
— Да, я же местный.
— Откуда ты?
— Из Урюпина, — важно ответил Торрик. — Меня зовут достопочтимый Торрик. «Братья Василия» взяли меня с собой, чтобы я лучше донес до вас их волю.
— Что же они хотят, достопочтимый Торрик? — спросил парламентер, решившись осторожно взглянуть на одного из стальных монстров.
Как и положено существам, пришедшим из огненных миров Одоса, стальной воин излучал жар и смоляной запах.
— Лучше не спрашивай меня, чего они хотят, потому что я едва уговорил их не пить вашу кровь.
— Пить нашу кровь?! — испуганно переспросил парламентер, едва сдерживаясь, чтобы не дать шпоры своему сонному лабуху.
— К счастью, все обошлось. Вот это страшнейший и ужаснейший из турганов Одоса, турган Вильямс, — тут Торрик указал на полковника, и тот кивнул, сообразив, что Торрик ведет свой спектакль.