Грабители
Шрифт:
Как и снаружи, на платформе, здесь была та же идеальная чистота. У Жака даже возникало подозрение, что все видимое им — не что иное, как мираж или голограмма.
Постояв посреди зала и послушав звенящую пустоту, он развернулся и пошел к выходу. У самой двери вдруг остановился и осторожно, словно боясь разрушить иллюзию, обернулся.
У противоположной стены, в углу, куда не падал дневной свет, стоял человек. Он был строен, высок, и его военная выправка сразу бросалась в глаза.
Жак провел перед глазами рукой, стараясь снять наваждение, но силуэт не исчез. Он шагнул на свет, и Монро сразу его узнал. Он узнал бы его, даже если бы не увидел сержантских нашивок и эмблемы Пятьдесят второго егерского полка.
— Это… вы? — спросил Жак.
— Это я, — ответил не то сам Василий, не то его призрак.
«Наверное, все же призрак, — решил Монро. — Если бы он был жив на самом деле, то выглядел бы намного старше».
— Я рад, что ты здесь, Жак. Хотя и не был уверен, что тебе удастся добраться сюда…
Говоря это, призрак Василия вышел на середину зала, как бы приглашая Монро сделать шаг навстречу. И Жак с легкой опаской все же подошел к нему ближе.
— Ты думаешь, что я призрак? — спросил Василий с улыбкой.
— А что мне остается?
— Ну, если хочешь, я буду выглядеть так… или так.
Одновременно с этими словами Василий превратился сначала в сгорбленного старца в сером рубище до пят, а потом в хорошо одетого пожилого джентльмена с тонкой шеей, торчащей из белого воротничка.
Затем Василий снова принял первоначальный вид:
— Ну что тебе больше по вкусу?
— Лучше вот так, — признался Монро.
— Как скажешь.
— Но вы живой или нет? — Жак задал вопрос, который не давал ему покоя.
— О, это сложный вопрос. — Василий отошел к столам с аппаратурой и опустился на вращающееся кресло. — Садись и ты, Жак, отдохни. Разговаривать сидя удобнее.
Монро потряс головой, стараясь держаться за единственно понятную ему реальность. Он не помнил, чтобы здесь стояли кресла.
— Не напрягайся, Жак. Не старайся, лучше выбери себе задачу по силам.
Монро кивнул и, подойдя к креслу, потрогал его рукой. И только потом осторожно в него опустился.
— Вот видишь, ты не упал на пол… — Василий улыбнулся и продолжил прерванную тему: — Ты спросил, жив ли я. Я тебе отвечу так: это вопрос философии. Это вопрос личного мировоззрения каждого человека. Если мы будем углубляться в эти сложнейшие категории, то запутаемся вконец. Ты — потому что, извини, слабоват для этого, я — оттого, что устану подбирать понятные для тебе слова и сравнения. Лучше начнем с главного. Ты стремился сюда. Зачем?
— Прочитав ваши записи, я понял, что здесь, на этом острове, есть какая-то загадка, разгадав которую, я смогу вернуться домой…
— Хорошо, будем считать, что ты ее разгадал. Теперь ты сможешь вернуться.
— Но как?! — Жак даже подскочил со своего места.
— Очень просто. Нужно идти по той же дороге, по которой вы пришли, и вскоре вы окажетесь среди пирамид Конфина.
— И все?!
— Все, — Василий пожал плечами, как будто сообщил какой-то пустяк.
— Значит, мы могли еще раньше повернуть назад и не было бы этих смертей, напрасных жертв? Правильно?
— Нет, неправильно. Без этих смертей и жертв не было бы дороги назад. Это иена возвращения.
— Цена за свободу… — тихо добавил Жак.
— Опять неправильно, — отрицательно покачал головой Василий. — Все твои мучения, Жак, это цена, которую ты платишь за свою несвободу. И во власти этой несвободы ты находишься повсюду. Здесь, на Ловусе, или там — на Конфине… Однако мы опять путаемся. — Василий вздохнул. — Давай прощаться, Жак. Ты получил все, что хотел…
— Но вы, сэр… Вы не хотите вернуться обратно?
— Когда-то давно, целую вечность назад, я бредил этой мыслью. Я жил одной только надеждой — отыскать способ вернуться обратно. В какой-то мере вам проще. Вас здесь было много, а из нашего Пятьдесят второго егерского выжил только я. Мой командир — майор Бентон погиб на моих глазах. Быстрый эспора рассек его своими ножами на сотню мелких кусочков. После всего этого мне оставалось только тупое смирение или сумасшествие. Позднее пришло понимание, что нужно разобраться в своей жизни, ведь то, что из всего полка уцелел только я, являлось немаловажным знаком. И я стал разбираться, параллельно изучая феномен пирамид, посещая разграбленные гробницы, осматривая их снаружи… Прошло двадцать лет, прежде чем однажды я понял, что могу вернуться. Но… мне этого уже не требовалось. Исчезла боль, которая терзала меня все эти годы. Исчезла несвобода, и появилась подлинная свобода, позволяющая быть где угодно и не чувствовать себя гостем, пленником, хозяином.
— Но вы ведь человек, сэр… И, насколько я понял, вы знакомы с этими…
— С кем «с этими»?
— Ну с теми, кто перебрасывает нас с места на место… Я, конечно, понимаю, что они мстят нам за разграбление пирамид, но можно же как-то договориться!
— Ну так договаривайтесь.
— Как же нам договариваться, если мы даже не знаем, кто эти существа. Где они живут, на какой планете? Вы же один из нас или, по крайней мере, были одним из нас, так помогите же нам встретиться с ними!
— К ним не нужно лететь, они вокруг.
— Где? — Жак поспешно оглянулся. — Они здесь, на платформе?
— Я же сказал — они повсюду. На Ловусе, на Конфине, на Цинати, на Алокайне и на сотнях других планет.
— Это что же, невидимая, неизвестная нам раса? — спросил пораженный Монро.
— Да, к сожалению, это невидимая для людей раса. И название ей — совесть.
— Я не понимаю… — помолчав, сказал Жак.
— Это вполне естественно.
— Но кто же нас перебрасывает с места на место? Эта самая совесть, что ли?
— Можешь называть это законом.
— Каким законом? — снова не понял Жак. Его голова гудела от напряжения. Он чувствовал, что в словах Василия есть какой-то главный смысл, но он все время ускользал от Жака.
— Можно назвать это законом сохранения. Он известен даже школьникам — если нарушено равновесие в системе, то она изменяется.
— То есть, разрушая пирамиды, мы нарушили это равновесие и нас выбросило на Ловус?
— Уже ближе, Жак, но пирамиды не самое главное. Просто это оказалось последней каплей…