Град Петра
Шрифт:
Под Ярославлем понимай Суздаль, под келейницей — царицу, по ней плачет песня. Алексей списал, принёс метрессе, торжествуя.
— Чернь меня любит. Блаженны нищие духом... Кормят нас, Афросиньюшка, верят в нас. Попы да бояре двуличны. По мне, здорова была бы чернь, санта инноцента.
Ласково пояснил:
— Святая невинность.
Лицом ближайшим к царевичу стал Кикин. Царь простил старого камрата, вернул из ссылки — звон топоров на голландских верфях не замер. Отставленный от Адмиралтейства, Кикин исполняет разные поручения, бывает и за границей. Домашний его музей
— Царь на флоте, — сипит Кикин, вечно простуженный. — А минет навигация — опять пристанет к тебе.
— Уж это как пить дать.
Свидетели беседы немые. Окаменевший рак, гребёнка египетского фараона, недоношенный младенец в спирту.
— Спрашивал меня француз... У них будто врач имеется в Париже, прямо чудотворец. Помогают ли инфанту петербургские медики? Похоже, бессильны...
Подхватить намёк — и последует приглашение. Кикин нащупывает почву. Париж, Версаль, неописуемые его плезиры...
— Ты обожди...
Чересчур хлопочет Александр. Мнит себя фаворитом будущего царя. Занёсся... Алексею страшно. Но решать надо: минет навигация — царь опять пристанет.
— Я тебе подыщу норку, — настаивает Кикин. — Вот буду в Вене, там спытаю...
Царь не пустит к парижскому лекарю. Скажет — шарлатан. А убраться пора, покуда царь не раскрыл притворства. Ехать на леченье, иного жребия нет. Убраться с глаз долой!
— Мои эскулапы укажут, — сказал Алексей. — Немцы ведь, родитель послушает.
И точно — царь согласился. Синклит медиков назначил принцу целебные воды Карлсбада.
Алексей отбыл, вручив Кикину шифр, — на всякий случай, только для него. От услуг Вяземского отказался, оставил на его попечение Ефросинью. За камердинера, за секретаря — её брат Иван.
Двенадцатого июля, когда путники тряслись по дорогам Польши, Шарлотта родила дочь Наталью. 27 июля царевич вливал в себя живительный сок чешских недр — у гейзера Шпрудель, обдаваемый водяной пылью. В этот день на Балтике, у полуострова Гангут, корабли царского флота вступили в бой. Событие для его высочества тоже малозначащее...
Девятого августа ветер переменился из норд-оста в норд-вест и позволил победителям, не теряя парадного строя, войти в Неву.
«...Перво три наших галеры, потом взятые шведские суда, перво три шхербота и шесть галер, потом взятый фрегат, за ним командирская галера и ещё две наши галеры...»
Полонён весь отряд адмирала Эреншельда [83] . Сопротивлялся он мужественно, был найден на «Олифанте» раненым. Фрегат обгорел. По приказу Петра, на виду у всего Петербурга, суда выстроились в «ордер баталии» — как у Гангута, на исходных позициях.
83
Эреншельд — вице-адмирал, командующий шведской эскадрой в битве при Гангуте в 1714 г.
Свой новый ранг адмирала Пётр оправдал. Сам командовал битвой, сам сумел отсечь Эреншельда от основных шведских сил и запереть в небольшой бухте. Туда пробились галеры капитана-командора Матвея Змаевича [84] .
Горожане оделись по-праздничному. Два дня никто, кроме землекопов, не работал. Парад морской сменился сухопутным. Гвардейцы пронесли шестьдесят трофейных знамён, везли отбитые на полуострове пушки. Понуро шагали пленные — числом около пятисот. Их заставляли поднять головы, глядеть на триумфальную арку. Рыжий, огнистый орёл парил на ней, держа в когтях тощего, блёклого слона. Но что значат для шведов эта эмблема и чужие литеры: «Орёл не мух ловит»?
84
Змаевич (Измаилович) Матвей Христофорович (ум. в 1735 г.) — адмирал русского галерного флота, родом из Далмации, о 1710 г. на русской службе; выполнял поручения Петра I по инженерной и судостроительной части, заведовал строительством Галерной гавани и флота в Петербурге и Таврове.
Арка сколочена наспех, по рисунку Земцова. Афоризм же царский.
Высшие начальствующие праздновали, почитай, неделю. Как раз подоспел и губернатор, окончивший свою миссию за границей. Молва опережала его: делил он германские земли — как сорока-воровка кашу. Датский король обижен, а прусский в выигрыше важном и, слышно, отблагодарил светлейшего.
Царь на радостях добрый. Всё же пробрал камрата. Жалоба Фридриха неприятна; он тоже союзник, и переправляться в Швецию добивать Карла надо именно из Дании.
Кочевая жизнь светлейшего позади. Устраивается в хоромах прочно, берёт бразды правления. Временами бывает грустен. Прусская взятка не доказана — и то хорошо. Но каков же итог? Мнил себя главою всей армии — не вышло, Шереметева царь не сместил. Стонет ведь старик, болеет... Должно, спасовал государь перед древней фамилией. Мимо пронеслась и булава гетмана Украины. Не сбылось того, о чём мечталось. Знать, уж выше не прыгнешь. Неровен час, вниз покатишься — фискал Курбатов роет, крыса проклятая, сует нос в хлебные амбары...
Удручённый холодностью царя, Данилыч припал усерднейше к столичным делам. Донимает вызовами Синявина, архитектов. Вернулась забота о царевиче. Подлинно болен или комедию ломает? Никифор жмурился среди зеркал, мямлил.
— Страждет родимый наш, месяц наш ясный... Чахотка, жаба в груди... С чего бы? От книг, может... Уж он читает, читает, глазыньки трудит.
— Церковное, верно?
— И немецкое тоже... И как головушка держит? Планиметрию изучил и эту... дай бог память — стереометрию, что ли...
— Ладно, ступай!
Доктора подтвердили — чахотка. Обмана нет. А что Фроська скажет? Девку ввели в боковую дверь, Дарья не догадывалась. Фроська ластилась, оба вспомнили былое. Уверяла в амурном пылу, что Алексей надоел хуже горькой редьки, слаб он, утолить её неспособен, извёл капризами.
— К матке ездил?
— Христос с тобой! Нетто посмеет!
— Может, не уследила?
— И то... По пятам ведь не бегаю.
— Побежишь, коли надо.
— Да пошто? Он родителю покорился.