Граф Калиостро
Шрифт:
Екатерина встрепенулась, дрогнула, прижалась к Ланскому.
– - Катя, Катя...
– - Там на окне бабочка у свечи, бьется... Видит Бог, в крови императора Петра Федоровича неповинна. В блудах грешна, во лжах, в сердце жестком, а в крови Петра Федоровича, видит Бог. Никогда не была жадной до человеческой кровь. Алексей Орлов, рубец у него, во всю щеку, Алешка, пьяный, императора прикончил... Свершилось. La revolution... В ногах вонючие царедворцы ползали, руки обуглили поцелуями -- псы. А мне тогда больше всего на белый конь, -- Бриллиантом его звали, -- на белом конь пред гвардейскими полками гарцевать желалось. Богиня в Преображенском мундире, лавровый венок... Но вскоре Фикэ понял, или быть ей императрицей, или придушат ее в дворцовых чуланах: императору Петру Третьему изменили, изменят императрице Екатерине Второй... Да, я лестью, я приятством взяла. Я, Александр, по рукам пошла. Любой гвардейский солдат, мой сподвижник в петербургской гистории, мог тогда изъявить на меня права... И пошла Фикэ по рукам...
Государыня привстала:
– - Я властна требовать молчания от россиян современников, но что скажет потомство?.. Ведаю, найдутся средь потомков бесстыжие, которые поглумятся вволю над принцессой Фикэ, забыв императрицу Екатерин.
И жалобно, тоненько засмеялась закрыв руками лицо. Ланской пробовал отвести ее пальцы.
– - Нишево, нишево... Нашлись у Фикэ и друзья. Князь Потемкин -- отвага ума, Григорий Орлов -- мягкое благородство, а я между ними -- курц-галопом, курц-галопом.
Екатерина тряхнула головой, утерла глаза.
– - Нишево, я не плачу... Курц-галопом, -- отчего все дела мои, самой великой важности, стали принимать мягкое изящество... Дурно токмо одно, у твоей государыня было и осталось бабье сердце. Ведь я немка. А немки до старости мечтают о своем человеке. Понимаешь -- mein Mann... ]Мой человек (нем.)[ Но судьба дала мне великую державу, войны, устроение народов и много, много Manner...]Мужчины (нем.)[ Екатерина высморкалась, гибко встала.
– - А, черт, разревелась. От таких расстройств у меня подымается желудочный ураган. А государям надобно свежая голова и хороший желудок.
Ланской по-детски рассмеялся.
– - Вот ты смеешься. А понял ли ты, кроткий душа, почто должна была льстить, приятствовать, покупать похвалы продажных перьев Европы? Глупцы скажут: Екатерина вздорно тщеславна. Глупцы не поймут никогда, что северная монархия Immortelle Ekatherine II, как зовут ее нынче философы, заботилась токмо, чтобы все забыли в императрице российской немецкую, худенькую девчонка Катрин, ту принцессу Фикэ, который ходил по рукам...
Ланской склонил голову к ладоням государыни:
– - Не будь ты царицей, твой трон и так воздвигся бы в сердцах.
– - Мои пииты льстят краше... Идем, мой друг, ужинать.
Уже за полночь, Марья Саввишна меняла свечи. Императрица и генеральс-адъютант сидели, склонясь над столом, тесно прижав друг к другу головы. Они рассматривали любимые Ланским продолговатые римские камеи, -- фиолетово-прозрачные, если смотреть их на свет, -- резанную на камне головку Junius Bratus и Младого Ахиллеса.
Когда Перекусихина ставила канделябр, Екатерина вскинула голову, весело улыбнулась:
– - Не сердись, Саввишна, ступай... Твой Катрин всегда быль явной дура.
КАЛИОСТРОВЫ ШУТКИ
Вертится свет, а для чего он так --
Не ведают того ни умный, ни дурак.
Фонвизин
Граф Феникс роговой палочкой чистит крепкие ногти.
Бакалавру противно, что граф чистит их тут же, за кушаньями, и что короткие его пальцы лоснятся от сала: граф обсасывал крыло рябчика. Теперь на его тарелке горка оранжевой кожуры. Апельсинные косточки граф выплевывает в горсть. Его белая салфетка, повязанная на затылке ослиными ушами, залита соусом. Граф ест неряшливо, чавкает, ковыряет мизинцем в глубине рта. Его лысый лоб от удовольствия в поту.
Сунув роговую палочку в карманчик камзола, граф стал прихлебывать горячий кофе. Он прищурил один глаз на Елагина, над другим, -- круглым и строгим, -- ерошится черная бровь.
– - Вы спрашиваете, сколько мне лет, -- граф, выпятив нижнюю губу, шумно глотнул, поперхнулся. Неспешно утер маслянистый пухлый рот, оставив на салфетке коричневые пятна.
– - Уважая ваше гостеприимство, рыцарь и брат, я могу вам открыться: жизни моей 5557 лет.
– - 5557? Быть не может!
– - Елагин всплеснул руками. Кривцов от стыда кашлянул: до чего дерзко врет этот неряшливый итальянец с блестящими, как у рака, глазами.
– - Несносный лжец, подумали вы, -- я вижу по лицам, -- граф сорвал салфетку, отшвырнул, злобно приподнялась верхняя губа, обнажив мелкие зубы.
– - А я подтверждаю: кавалер Калиостро живет на земле 5557 лет, а может быть, больше...
– - Граф, простите, но не могу вам поверить, -- канцлер с досадой отодвинул тарелку.
Калиостро побледнел. Черные глаза запылали.
– - Не верьте, снова вас убеждать, мало вам явных знамений?.. Калиостро, Калиостро, ты бродишь по странам слепых, среди народов глухих... Весь мир будет твой, а они, маловеры, скажут: Калиостро -- плут, Калиостро -- обманщик.
– - Остановитесь, граф, вам не говорят таких позорных слов, -- твердо сказал Елагин.
– - Но согласитесь, 5557 -- подобных сроков человеческой жизни не обнимает мой бедный, темный ум.
– - Но вы забыли, что я владею камнем мудрости, что я победил смерть. Даже для глупых старух, даже для расслабленных сластолюбцев имею я рецепты вечной молодости и долгой жизни: каждые пятьдесят лет, в майское новолуние, поститься два месяца, питаться только чистым воздухом и чистой водой, пускать кровь, принимать Materiae primae, втирать мои египетские помады Robantia, Stimulantia и масло премудрости.
– - Целая аптека, -- сказал Елагин по-русски, подмигнув бакалавру.
– - Да, наконец, вы забыли имя мое. Не подумали, что означает имя, принятое мною, -- Феникс, Феникс...
– - Феникс?
– - встрепенулся Кривцов, -- Феникс, из пепла вечно рождаемый?
– - Вы правы, молодой кавалер... О, сколько стран, народов, веков, имен прошли и пройдут в глазах моих.
– - Да кто же вы, откройтесь?
– - Елагин внимательно посмотрел на графа.
– - О, только Джузуппе Калиостро, бродячий итальянец...
– - Глаза графа блеснули под полуопущенными веками, как дальние молнии.
– - Или не видите вы, кто перед вами?