Граф Монте-Веро
Шрифт:
Эбергард почтительно рассказал ей о случившемся и подал холодную воду, чтобы она могла освежиться.
– Я благодарна вам за участие, господин граф! Право, я не заслужила такой заботы!
– Я лишь исполнил свой долг, принцесса! – отступив назад, поклонился Эбергард. В эту странную минуту он не мог произнести ничего, кроме этих обыденных холодных слов.
– Надеюсь, я теперь в состоянии вернуться в замок Шарлоттенбрун. Слышите? Мне кажется, доносятся звуки труб, давайте поспешим к лошадям.
– Прошу вас смелее опереться на мою руку, – сказал Эбергард своей прекрасной
– Это сейчас пройдет, – проговорила она шепотом. – Небольшая слабость, ее снимет свежий ночной воздух.
Эбергард отворил двери и повел принцессу через лужайку к освещенной луной дороге, где в некотором отдалении стояли их лошади.
На другой стороне, у опушки, был маленький пригорок. И вдруг граф Монте-Веро остановился, не веря собственным глазам, будто перед ним предстало страшное привидение.
Принцесса взглянула в ту же сторону и оцепенела.
На опушке леса, освещенная луной, словно языческая богиня, стояла Леона. Гордо выпрямившись, с ледяной улыбкой на прекрасных губах, мрачно смотрела она на принцессу и Эбергарда.
Чуть в стороне, в тени деревьев, прятался камергер Шлеве.
Принцесса Шарлотта в испуге крепче прижалась к своему сильному спутнику, взгляд которого все еще был прикован к Леоне, будто он хотел убедиться, что воображение не обманывает его.
– Пойдемте, пойдемте отсюда, граф! – умоляла принцесса. – Я боюсь этих людей!
– Успокойтесь, ваше высочество, – отвечал граф Монте-Веро. – Я с вами!
– Что это за ужасная женщина? – спросила Шарлотта.
– Это мисс Брэндон, царица львов, – ответил Эбергард и направился с принцессой к лесной дороге.
Позади раздался полуторжествующий-полугрозный смех, который так страшно прозвучал в тишине ночи, что дрожь пробежала по телу принцессы.
Наконец они достигли нетерпеливо ржавших лошадей и через несколько минут нашли на лугу озабоченных придворных. По лесу уже разослали егерей с факелами и трубами на поиски принцессы.
– Мы сами во всем виноваты, – сказал король с милостивой улыбкой, – или, скорее, господин фон Тримпшейн, завтрак которого так затянулся. Но представьте себе, господин граф: тот прекрасный олень, которого нам так расхвалил господин обер-гофмейстер, бесследно куда-то скрылся, и все наши усилия оказались напрасными.
– Он лежит убитый вон там, недалеко от павильона, ваше величество, – отвечал Эбергард, – господа оберегермейстеры найдут его.
– Значит, вы герой дня, – поздравляем вас, граф! Вернемся в замок.
VI. Перед образом Божьей Матери
Спустя полчаса после того, как Эбергард и принцесса Шарлотта отстали от группы придворных, камергер Шлеве, расставшись с принцем Вольдемаром, поспешил к месту свидания. Барон боялся опоздать, так как ему известна была гордость мисс Брэндон. Сколько пришлось потратить усилий, чтобы уговорить ее согласиться на это свидание, и если теперь он опоздает, то гордая красавица не станет ждать и все его надежды рухнут. Барону помогло имя Эбергарда. Только благодаря тому, что в изящной записочке, посланной
Камергер Шлеве имел какие-то планы относительно прекрасной мисс Брэндон – недаром он беспрестанно обращал внимание принца на таинственную незнакомку, которая своей смелостью приводила в изумление жителей столицы.
Барон стремился взять принца Вольдемара в руки в надежде не только увеличить этим свою власть, но и нажить состояние. Он был весьма опытен и хитроумен в составлении и осуществлении разных планов и здесь также ловко и напористо принялся за дело.
Вскоре он уже был возле павильона, что находился на границе парка, привязал лошадь к дереву и, прихрамывая, побрел к стеклянной двери домика.
Мисс Брэндон еще не было, так что он, пододвинув кресло к окну, стал нетерпеливо поджидать царицу львов.
Павильон состоял из четырех обособленных комнат, в каждую из которых вела самостоятельная дверь; но камергер не сомневался, что мисс Брэндон войдет именно туда, где сидел он, так как эта комната находилась ближе всего к дороге, что вела в парк.
Его болезненно-желтое лицо, расплата за развратное прошлое, почти всегда, когда он оставался наедине с собой, имело хитрое выражение. Однако, как только он оказывался в обществе того, в ком нуждался или кого хотел прибрать к рукам, оно становилось ласковым и заискивающе-покорным. Даже в его голосе появлялись добродушие и благосклонность, которые могли обмануть всякого, кто его не знал. Таким образом он сумел снискать себе доверие не только принца Вольдемара, что придало ему большое влияние при дворе.
Но вот серые глазки его заблестели – он увидел Леону, которая соскочила с лошади и, передав поводья своему провожатому, в котором камергер узнал ее страстного обожателя Гэрри, слепое орудие воли укротительницы, направилась к павильону.
Барон встал, отодвинул кресло и отворил дверь. Безупречная красота приближавшейся женщины, ее стройный стан вызвали у камергера немой восторг. Черное платье с длинным шлейфом выигрышно обрисовывало прекрасную фигуру и делало ее выше ростом. Лицо ее немного раскраснелось от езды, но сохраняло мраморную холодность. В его чертах читались властолюбие, отвага и железная воля. Ее римский нос с горбинкой, четко очерченный рот, сочные губы, как-то дико и гордо глядящие глаза, на первый взгляд, противоречили ледяному спокойствию этой натуры. Казалось, сердце этой женщины не способно на горячую и искреннюю любовь.
Она холодно поклонилась барону, который ввел ее в комнату и затворил дверь.
– Господин камергер, я намерена, – проговорила Леона, опускаясь в кресло, – пробыть здесь весьма недолго. – Небрежно, но рассчитанным движением она отбросила шлейф своего тяжелого черного платья. – Вы пригласили меня сюда – я хотела бы узнать цель этого таинственного свидания.
– Прошу простить меня, милостивая мисс Брэндон, что я избрал этот отдаленный домик местом нашего разговора, но его не должно слышать третье лицо, – стараясь быть предельно любезным, отвечал Шлеве. – Разговор столь важен, что я даже не осмелился доверить его бумаге.