Граф Монте-Веро
Шрифт:
Взгляд юноши был прикован к прекрасному лицу мисс Брэндон, которая всецело владела этим молодым и еще неопытным сердцем.
IV. Народное собрание
Все старания Эбергарда и Мартина открыть местопребывание канцеляриста Фукса оказались тщетными. Где бы они ни появлялись в своих поисках, везде их неизменно встречали бедность и нищета. Эбергард не только раздал все находившиеся при нем деньги, но и на следующий вечер возобновил раздачу пособий. Его согревала мысль, что он облегчает участь обездоленных, тем более, что, может быть, среди них находится и его дочь.
Исходив леса вокруг столицы, Эбергард с Мартином с наступлением вечера прекратили поиски. Дали знать полиции об укрывательстве Фукса, так что им на смену по окрестностям отправились многочисленные сыщики.
Тяжело действовали на душу Эбергарда эти тщетные поиски; он любыми средствами хотел найти дочь, чтобы вознаградить ее за все испытания, перенесенные у чужих людей. Жестокосердная мать без зазрения совести передала свою дочь в ужасные руки, и если в благородном сердце Эбергарда еще недавно теплилось какое-то чувство к Леоне, то теперь она для него больше не существовала.
«Мой ребенок находится среди преступников! – думал он, и отчаянием наполнялось его сердце. – Может быть, девочка уже погибла и потеряна навсегда»…
Мартин шел подле графа. Душевные муки потрясали, терзали Эбергарда, но не лишили мужества.
Они миновали главную улицу, протянувшуюся от Королевских ворот до замка. Вечером, при ярком освещении витрин, она представляла собой красивое зрелище. Затем они направились к древнему замку и свернули в широкую Марштальскую, вдоль которой с обеих сторон высились богатые особняки. Через несколько минут Эбергард и Мартин остановились у здания со статуями в нишах и резными дверьми искусной работы.
Двери отворились сами собой с помощью потайного механизма и заперлись снова, когда Эбергард и его провожатый вошли в вестибюль, наполненный матовым светом.
Этот дом граф Монте-Веро купил по прибытии в столицу у одного архитектора, знавшего толк в современном комфорте. Эбергард переехал в него со своей прислугой, сделав лишь незначительные изменения.
Из круглого вестибюля можно было пройти в три различных покоя, так как в глубине его находились три высоких резных двери. На них не было ни замков, ни запоров, но, подойдя ближе, можно было заметить, что они крепко и надежно заперты.
Левая дверь вела на лестницу, украшенную редкими экзотическими цветами и растениями, по ней можно было подняться в рабочий кабинет Эбергарда. Она отличалась чужестранным убранством. Казалось, граф целиком привез его с собой из Бразилии, чтобы постоянно иметь перед глазами воспоминание о стране, где он, благодаря собственной предприимчивости и уму, сделался Крезом.
Искусного плетения циновки украшали стены, поверх них были развешаны украшенные драгоценными камнями ружья и пистолеты. Овальные столы окружали резные ореховые стулья с плетеными сиденьями. Почти всю стену занимал секретер из душистого розового дерева с множеством потайных ящичков и шкафчиков. А по сторонам его высились пальмы и разлапистые алое. В глубине комнаты из фонтана в виде львиной пасти в большой мраморный бассейн струилась вода. Бассейн обрамляли вьющиеся лианы, среди них стояли две золотые клетки – одна с яркими попугаями, вторая – с ручными обезьянами.
Средняя дверь вестибюля вела в большую, роскошно убранную залу, которую мы посетим в одной из следующих глав, теперь же последуем за Эбергардом по мозаичному полу вестибюля в правую дверь. Она также бесшумно отворилась перед ним, за нею была мраморная лестница с тропическими растениями и душистыми цветами по сторонам, она походила на садовую террасу в лунном свете. Шитый золотом ковер заглушал шум шагов. Наверху в ожидании своего повелителя замер Сандок. Он поклонился и раздвинул портьеру, за которой находилась роскошная зала.
Сам король, которого граф Монте-Веро в день его торжественного въезда в столицу привел в изумление своим драгоценным подарком, не мог бы похвастать такими апартаментами.
Один громадный ковер с так натурально вытканными цветами, что они казались рассыпанными по полу, покрывал всю залу. Люстра из матового золота и такие же канделябры на стенах распространяли яркий и вместе с тем приятный для глаз свет.
Темно-синюю бархатную обивку стен оттенял вишневый шелк на диванах и креслах.
Перед диванами стояли мраморные столы и столики на золоченых ножках. В глубине залы находился камин из резного камня. Стоявшие на нем часы являли собой замечательное произведение искусства и к тому же показывали не только часы и дни, но даже месяц и год. По обеим сторонам камина на высоких постаментах замерли Амур и Психея.
На стене слева висел большой портрет старика с благородными чертами лица. Эбергард часто сидел напротив этого полотна на мягкой оттоманке, над которой золотой орел держал в клюве золотую нить. Стоило только дотронуться до нее, как откуда-то начинала звучать прекрасная музыка.
Немногие выпадавшие на его долю часы досуга и покоя граф любил проводить в этой прохладной комнате, перед портретом почтенного старца, которому длинная белая борода и широкий коричневый плащ придавали сходство с апостолом.
Лицо Эбергарда неизменно теплело, когда он смотрел на старца. Он часто мысленно беседовал с ним.
«Твой кроткий, светлый взор, отец Иоганн, всегда благотворно действует на мою душу. Ты служишь мне примером, ты – мой поводырь в жизни. К твоим словам и рассказам я жадно прислушивался мальчишкой, твоим советам следовал, когда был юношей; сделаться подобным тебе, достичь твоего человеколюбия, твоей душевной чистоты и твоего благородства – вот цель моей жизни.
Час твоей кончины был самым печальным для меня. Да, отец, он был тяжелее того, когда я увидел себя обманутым в самых святых чувствах той, которая должна была разделить мою любовь к тебе. Ты, отец мой, учитель мой, друг мой, подозвал меня к себе и, благословляя, положил свои дрожащие руки на мою голову. То, что ты должен был сообщить мне, мучило тебя, и ты прошептал слабым голосом: «Я не твой отец!»
– Как?! – вскричал я в отчаянии. – Неужели ты хочешь отнять у меня то единственное, чем я так горжусь! Ты любил меня, ты внушал мне любовь – о отец Иоганн, если и в самом деле не ты произвел меня на свет, все равно ты навеки останешься моим отцом.