Граф Орлофф
Шрифт:
– Чего изволите, барин! Сей момент, я сейчас более удобно развернусь!
Деваха оказалась вполне ничего, по крайней мене, немало способствовала возвращению моей памяти. Такое обычно происходит, когда ты выполняешь привычную работу, а у тебя появляется время для раздумий и воспоминаний. Выпроваживая деваху из номера, я сунул ей в руку горсть талеров и сказал:
– Возьми себе эти деньги и бросай свою работу в этом трактире. Отправляйся в свою деревню, выходи замуж за нормального немца и нарожай ему детей, а своего первенца…
– Твоего сына! – Поправила меня немка, работавшая прислугой у герра Франца Бермана.
– А своего первенца назови Иваном! – Строгим голосом я завершил свою мысль.
Оставшись один в комнатушке, я подошел к окну и распахнул его створки, морской свежий ветер стремительно ворвался в мою комнату и тут же выветрил из нее все посторонние запахи. Это и было основное отличие портового города Гамбург от столичного града французского государства Париж, отсутствие городского смрада и зловония. По улицам Гамбурга так же, как по парижским улицам, протекали канализационные ручьи и реки, но гамбуржцы в отличие от парижан весьма ответственно относились к чистоте на своих улицах. Морской воды и барж было в достаточном количестве, чтобы дочиста смывать появившиеся за ночь нечистоты в эти ручьи. А немцы свои помои аккуратно выносили из домов, также аккуратно сливали в канализацию.
В обеденном зале харчевни послышались голоса первых постояльцев, решивших позавтракать до рассвета, а с рассветом заняться своим делами, ради которых и появились в Гамбурге. Вот и мне сегодня завтракать придется с маркизом Антуаном де Монморанси, который еще вчера вечером заявился в Гамбург, разместился в одном из номеров нашего постоялого двора. Вчера я не мог с ним встретиться по случаю того, что завершал свои контакты с его превосходительством Макаровым, личным секретарем государя Петра Алексеевича. Три дня мы вели переговоры, обсуждая различные аспекты внутренней и внешней политики Московии и Франции, в результате пришли к твердому убеждению в том, что союз между этими великими странами возможен. Алексей Васильевич занялся вопросами подготовки поездки во Францию нашего государя, а мне было поручено заняться вопросами, связанными с подготовкой французских правительственных верхов к такому союзу с Московией. Должен честно признаться в том, что я все-таки просчитался с количеством выпитых бутылок коньяка. Хорошо, что Алексей Васильевич вовремя остановился в его питие, оставив пару бутылок на дегустацию самому нашему государю, а сам перешел на паршивый немецкий шнапс.
Три этих дня я жил душа в душу со своим приятелем Лешкой, а по нынешним временам с его превосходительство государственным секретарем Макаровым. Мы много ели, а еще больше пили, после выпитого запаса французского бренди мне пришлось перейти на родную анисовку, а ему, как я уже упоминал, на дрянной немецкий шнапс.
Память ко мне вернулась, но всего я пока не помню! Правда, по прежнему опыту своему знаю, что ничего важного из разговора со своим начальником я не забыл. Единственное о чем я действительно сожалею, так это о том, что мы с ним анисовки и шнапса нажрались настолько тяжко, что по-людски обняться и поцеловаться на прощание так и не смогли. Промахнулись, когда пытались это проделать. Лешки поволокли какие-то мрачные людишки в папахах и с кинжалами за поясами. Незадолго до расставания с Алексеем Васильевичем, насколько я помню, мы с госсекретарем наблюдали рыцарский турнир, на котором мой мафиози Джакомо сражался один с целой бандой этих людей. Я сдуру назвал Джакомо своим мафиози, а Лешка моментально заинтересовался этим Джакомо, нагло заявив, что настоящий разведчик смотрит и бдит в будущее. Я это его высказывание понял, что русская внешняя разведка теперь попытается немалые силы бросить на установление контакта и дружественных связей с итальянскими мафиози для дальнейшего их последующего использования в разведывательных целях. Ведь ни Сикрет Интеллидженс Сервис, ни Генеральное управление внешней безопасности еще не обратили своего внимания на это сицилийское братство. От одной только мысли о том, что своим длинным языком, я теперь вынужден лишится своего друга, которого нашел, поднял из грязи и возвысил до подданного московского государства, у меня сильно защемило сердце. Послышался громкий и требовательный стук в дверь и, простым маховым движением руки, я восстановил прежнюю бедную обстановку в своем номера и в белоснежном белом махровом халате, небрежно накинутом на плечи, отправился открывать дверь. В тот момент я даже не подумал о том, что на простом французском кучере не может быть белого махрового халата, который пока еще не изобрели в Европе. Поэтому вы можете представить себе удивление простой французской женщины, когда открылась дверь моего номера, и на пороге она увидела божественного кучера Коломбино, то есть меня. "Коломбино" в переводе на русский означает "Орлик", она была кличкой моего верхового скакуна и моим официальным псевдонимом в разведывательном сообществе зарождающейся русской империи. Черт подери, да я совсем забыл о том, что Лешка передал мне во временное подчинение какую-то там полячку, которая должна была соблазнить и стать официальной любовницей будущего Регента Франции, герцога Филиппа Орлеанского. При этом Алексей Васильевич мельком упомянул, что это не его затея, а очень не любимого мною старого боярина Петьки Толстого, который находил бедных, но очень красивых баб и делал из постельных шпионок. 2 Маркиз Антуан де Монморанси был не просто удивлен, он взбесился, когда меня увидел, подходящим к столу в обеденной зале харчевни в сопровождении прекрасной дамы. Его лицо перекосила жесткая гримаса крайнего неудовольствия, а глаза налились гневом. В какой-то момент он стал похож на демона Марбаса, моего личного секретаря, перешедшего на службу к мадам де Ментенон. Я, конечно, сделал вид, что ничего не заметил, а продолжал вести свою благородную даму на завтрак с другом. На мне был белый костюм французского кавалера, но, правда, без особых там финтифлюшек, сборок и лишних кусков и лент разноцветной материи. А дама была одета в строгое иезуитское платье с глухим декольте, синего цвета, высоким воротником и высоко приподнятой прической из собственных волос. Яна, это так по легенде звали мою разведчицу, была ошеломлена, когда простым щелчком пальцем я к себе в комнатушку вызвал парижских портных и парикмахеров, и они рьяно принялись нас одевать и причесывать, чтобы мы могли бы позавтракать с маркизом де Монморанси в надлежащей одежде и прическе. Сначала я совсем не понял, почему Антуан так взбесился при виде моей дамы, ведь я заранее принял меры, чтобы эта дама за столом вела себя, подобно кукле-неваляшке. Будет улыбаться, бессмысленно похлопывать веками своих красивых глаз, а главное – молчать и ничего не слышать, когда я буду вести с маркизом серьезный разговор о деньгах. Чтобы достичь такого эффекта, я очень постарался, прочитал не менее трех заклинаний на молчание женщин. Подумал даже о временном кляпе и белушах для Яны, но во всем следовало знать меру, я же не хотел делать себе врага из этой женщины, да и нельзя же ее было так позорить у всех на виду. Мы же собирались завтракать в обще зале, а не в отдельном кабинете, в те времена немцы еще не знали о существовании отдельных кабинетов. Но Антуан продолжал дуться и даже не отреагировал должным образом на наши вежливые приветствия. Только, когда мы уже сидели за столом и герр Берман начал на нем расставлять три яйца, сваренных всмятку, нож, вилку и маленькую ложечку, то только тогда я понял, что послужило причиной треволнений своего торгового партнера. Этой причиной, разумеется, стала красота моей новой подчиненной секс разведчицы Яны. Полячка была настолько красива, что, видимо, чем-то затмила красоту маркизы Сюзанну де Монморанси. Антуан, как ее официальный супруг, от понимания ситуация и от того, что я ухаживаю за этой дамой на его глазах, прямо-таки взбеленился. Ну, как это возможно, чтобы любовник супруги и отец их общего ребенка, крутит роман с другой женщиной, да еще на глазах супруга своей любовницы! Такое поведение нарушает этикет светского общества Парижа! Мои мозги не выдержали напряжения в разбирательстве такой сложной ситуации, я снова начал погружаться в состояние беспамятства, слишком уж было сложным разобраться в своем любовном треугольнике. Но в данный момент я знал главное, на маркиза Антуана де Монморанси я буду терпеть только в качестве товарища, но близко дружить с ним не буду! Слишком он уж нервный кавалер и нетерпимый к правилам общепринятого общественного поведения. Но, чтобы его успокоить и в нормальном ритме провести наши переговоры, я сделал небольшое заявление:– Дорогой маркиз, прошу вас не обращать внимания на эту даму, как на женщину. Как вы уже, вероятно, проинформированы о том, что мосье Слюсар, мой секретарь, был вынужден покинуть меня и перейти на службу к мадам де Ментенон, но уже в качестве ее личного секретаря. По этой причине мне пришлось нанять себе нового секретаря.
Разумеется, маркиз Антуан де Монморанси ничего не знал в отношении служебных перемещений моих друзей и слуг. После этой моей информации, у маркиза почему-то начала отвисать его нижняя челюсть, Антуану пришлось ее удерживать на месте обеими своими руками. Ведь, не каждый день ты встречаешь человека, чей слуга перешел на работу ко второму могущественному правителю своей страны. Да, в содружестве с ним, открываются такие широкие возможности, что теперь в согласии с ним можно делать практически все то, что душе удобно.
А я продолжил свою застольную речь, чтобы уже, наверняка, успокоить маркиза де Монморанси.
– Таким образом, я был вынужден на освободившуюся вакансию искать другого добровольца. Таким добровольцем и стала мадам Яна…, – тут я вспомнил, что не знаю фамилии этой полячки, и мне пришлось вьюном выкручиваться из неловкого положения, – перед вами, она мой новый секретарь!
Теперь уже у полячки Яны начала отвисать нижняя челюсть, но такого не должно было бы случиться, эта женщина ничего не должна была слышать из всего того, о чем мы говорили с Антуаном де Монморанси. Внутри меня зашевелился червячок тревоги, я же собственными глазами мог видеть, что Яна реагировала и чрезвычайно удивилась моим словам о ее добровольческом порыве.
В этот момент в обеденной зале харчевни появился Бунга-Бунга, он не спал всю ночь, все готовился, читал деловые бумаги к этим переговорам. Сейчас этот парень больше походил на английское привидение, чем на французского мажордома или на управляющего французско-московской торговой фирмой. Я помахал ему рукой, чтобы привлечь внимание парня. Бунга-Бунга подошел к нашему столу и долго смотрел на Яну, явно не понимая того, откуда такая небесная красота вдруг объявилась за нашим столом. Но я не спешил к нему на помощь со своими разъяснениями, в тот момент я был занят тем, что разгадывал, как можно было бы съесть это аристократическое яйцо всмятку, которое стояло передо мной со специальной стопочке, да и к тому же оно было все в скорлупе.
На мой мысленный вопрос о яйце и о том, как его можно было бы съесть, ответила полячка и разведчица Яна. Она, молча, взяла в руки нож и маленькую ложку, затем сильным параллельным столу ударом ножа снесла верхушка яйца вместе со скорлупой. Образовавшийся срез в верхней части яйца получился аккуратным и чистым, через этот срез полячка маленькой ложечкой дама перемешала белок и желток, а затем так эдак аккуратненько стала поедать эту вкусную смесь. Яна проделала эту операцию так красиво, элегантно и непринужденно, словно подобным способом могла бы съесть все крестьянские яйца. По выпяченным от удивления глазам Антуана я понял, что и мой маркиз только что на деле познакомился с таким способом поедания яиц.
Снова распахнулась дверь гамбургской харчевни и на ее пороге появилась плотная фигура капитана де ла Рунге, который был в дождевике, в сапогах до бедер и в капитанской шляпе с белым плюмажем. По этой одежде можно было предположить, что этот капитан заявился в харчевню прямо с капитанского мостика своего судна. Сейчас де ла Рунге совершенно не походил на корсара из южных морей, а чем-то напоминал мне одного знакомого немца, да и к тому же пруссака. Ни один мускул не дернулся на моем лице, когда де ла Рунге поприветствовал меня дружеским хлопком по плечу. Но почему-то сильно задергался маркиз Антуан де Монморанси, когда капитан протянул ему руку для дружеского рукопожатия. Капитан де ла Рунге приветливо кивнул головой полячке Яне, он явно был знаком с моей подручной, из-за чего, разумеется, и моя нижняя челюсть медленно поползла к полу.
Слава богу, что в этот момент внимание капитана де ла Рунге было отвлечено этими тремя дохлыми яичками, которые заказал на наш завтрак маркиз Антуан де Монморанси. Насладившись видом французского завтрака, капитан де ла Рунге хрипло расхохотался и немного простуженным голосом произнес:
– Господа, неужели вы собираетесь завтракать одними только этими проклятыми яйцами?! Я никогда с подобным варварством не соглашусь, столько времени мне пришлось провести в открытом море, питаясь прогорклой солониной и запивая ее давно уже протухшей водой. За две экспедиции в Московию я заработал вам столько золота, а взамен вы предлагаете мне какое-то несчастное яйцо?! Эй, хозяин, давай, давай тащи на стол, все блюда, которые у тебя имеются на завтрак настоящим мужчинам, только что сошедшим с борта корабля на берег.