Граф Орлофф
Шрифт:
Он решил лично проверить достоверность моего последнего приказа в отношении количества бутылок с бренди, которые требовалось доставить к нам в помывочную комнату. От удивления изменившимся декором этой помывочной комнаты мой француз замер на пороге, а затем долго меня искал в этом густом и жарком паре, заполненном множеством совсем голых мужиков, говорящих не по-французски. По его лицу крупными каплями катил пот, мажордом дрожал от страха перед божьим наказанием, он мылся в нашей помывочной, но она никогда не была такой странной и жарко натопленной.
Когда Бунга-Бунга все-таки нашел меня, то Епифаненко именно в тот момент, когда он подошел ко мне, свой ковшик с русским квасом выплеснул на раскаленные каменья бочки. Получился самый настоящий взрыв, облако тепла и пара распространилось
У входа в помывочную комнату послышались призывные крики, это появились мои слуги с бутылками бренди. В густом пару уже ничего не было видно, вот они призывно и прокричали, предлагая солдатам забрать принесенные им бутылки. Все-таки лягушатники остаются лягушатниками, любой русский человек сразу же догадался бы о том, что, если просят принести бутылку, то требуется принести к ней и штопор и бокалы, а эти мои французские слуги об этом никак не догадались. Пришлось мне снова тратить энергию на волшебство, разом вытаскивать штопор из всех бутылок, а с боками оказалась настоящая проблема. В этом пару я не видел общее количество солдат и не ведал, в каком месте люди находятся, поэтому не мог по этому вопросу колдовать. Ведь в случае чего хрустальный или стеклянный бокал упадет на пол, разобьется, и люди свои ноги порежут разбитым стеклом.
Но русские люди – люди бедовые и смекалистые! Вахмистр Епифаненко, как опытный подофицер, показал пример своим солдатам. Он новый ковшик с квасом выплеснул на каменья, и тут же, по-простецки крякнув, приложился к горлышку бутылки с бренди, которая к этому времени дошла и до меня с ним. Правда, он немного передержал эту бутылку у губ своих, но и мне немного хватило, а остатки я выплеснул на губы Бунга-Бунга. Мажордом открыл глаза и тут же поинтересовался тем, где он сейчас находится. Я раздосадованный поступком своего вахмистра, офицера лейб-гвардии все стоит уважать, с дурру буркнул:
– В аду! Сейчас нас будет привечать сам Везельвул!
От моих слов Бунга-Бунга снова впал в состояние беспамятства. Тогда я голосом подозвал к себе ближайшего солдата и ему приказал, чтобы он занялся и до чистоты отмыл бы этого лягушатника, подбородком кивнув на лежащего на лавке, беспомощно раскинув руки, Бунга-Бунга. Не смотря на то, что я говорил по-французски, солдат согласно кивнул головой и, перекинув тело француза через плечо, исчез с ним в пару. А Епифаненко все выплескивал и выплескивал ковшик с квасом на раскаленные каменья, воздух в помывочной комнате прогрелся и сгустил до такой степени, что мне нечем стало дышать. Мне уже приходилось бывать в таких условиях, поэтому я знал, как следует поступать. Я лег на пол и пополз к выходу из помывочной комнаты, а надо мной расхаживали и что-то орали непонятное простые русские парни.
Этот пар, жара были им нипочем! Я был уже около выхода, когда услышал голос Бунга-Бунга, у которого уже не было сил кричать, парень громко шептал:
– Уважаемый мосье Везельвул, прекратите меня поджаривать в котле, еще немного и я умру. Отпустите меня, честного и добропорядочного христианина. Не каждое воскресение мне удавалось посещать церковь, но я верю в господа бога, часто ему молюсь и верно ему служу, когда он меня об этом попросит.
Некоторое время моя совесть боролась с мой же добропорядочностью, мне дико не хотелось возвращаться и искать в этой русской парилке своего хлипкого французика. Но мысль о возможных последствиях заставила меня развернуться и снова ползком отправится искать мажордома. Наши солдаты и вахмистр Епифаненко в данный момент не знали французского языка, и, исполняя мой приказ о необходимости Бунга-Бунга отмыть до чистоты, могли замыть его до самой смерти. Через полчаса, распаренные донельзя и голые до неприличия, мы с Бунга-Бунга полулежали на лавке, стоявшей перед помывочной комнатой. После ползания по ее полу, у меня не было сил даже на то, чтобы шевельнуть пальцем и на нас обоих накинуть хотя бы греческие хитоны.
В моей голове едва-едва ворошилась одна мыслишка о том, куда мне теперь податься, ведь мои личные покои были заняты этой полячкой. Только я о ней подумал, как Яна стояла перед нами и, уперев руки в бока, начала нас укорять в том, в чем мы были совершенно не виноваты.
– Ну, чего вы, ребятушки, здесь так раскинулись и свое хозяйство на показ выставили! Удивить этим кого-то захотели?! Накинули бы на себя что-либо, а то сплошное неприличие, да и смотреть-то не на что!
Мне все-таки удалось, чтобы этой польской язве заткнуть рот, шевельнуть своими пальцами и на нас тотчас же появилась одежда. Только Бунга-Бунга почувствовал себя очень стеснительно в этой национальной русской одежде, в ярко красной косоворотке, холщовых портах и желтых юфтевых сапогах. Но мне было все равно и я не собирался у всяких там лягушатников идти на поводу, подбирая для них модный фасон одежды. Я поднялся на ноги, далеко кругом обошел Яну, и отправился в дальний угол двора. Там находился пустой сарай, который можно было бы использовать для создания своих новых покоев. А вслед мне Яна говорила о том, что она может немного потесниться и уступить мне краюшек своей постели.
Но я уже принял решения и ничто меня не могло остановить. Услышав за спиной тяжелое пыхтение и жалобное постанывание, я обернулся и увидел едва ковыляющего за мной Бунга-Бунга. Тут из дверей помывочной комнаты вырвалось большое облако жаркого пара с едким запахом русского кваса, послышался громкий хохот русских солдат и их выкрики:
– Давай, Иван, наяривай! Еще кваску поддай! А то что-то холодновато стало!
Я понял, что три месяца жизни во французском Париже, меня сильно испортили, я не смог и тридцати минут провести в простой русской бане! Но в глубинах моей души еще теплилась надежда на то, что со временем и с частыми тренировками с моими русскими молодцами мне удастся вернуть обратно эту неотъемлемую потребность и способность истинного русского человека. Сарай встретил меня пустотой, грязью и тишиной, я почувствовал как снова становлюсь уверенным в себе человеком. Снова скрипнула дверь сарая и рядом со мной плюхнулся на лавку Бунга-Бунга, мы снова были с ним вместе. Я поднял руки над головой и совсем уже собрался начать колдовать, как снова проскрипела дверь сарая и тут же послышался уверенный голосок красивой панночки Яны:
– Вы, что, решили здесь, спрятаться от меня?
Но Бунга-Бунга поднес палец ко рту, мол, помолчи немного, язва, и подбородком кивнул в мою сторону.
Я опустил руки вниз, сразу же началось волшебное преображение сарая-лачуги во дворец принца. Наверное, впервые в жизни Яне пришлось так долго молчать и наблюдать одновременно за движением моих рук, ног и головы, а так же за происходящими метаморфозами с этим грязным подсобным помещением. Когда я прекратил дергаться, то эта полячка как-то странно посмотрела на меня, а затем пальцем правой руки повертела у виска своей красивой головы и произнесла:
– Ну, и дурак же ты, Ванька, столько сил потратил на то, чтобы построить себе новое жилище. Все равно придет другая женщина и отберет его у тебя! А мы же могли жить в согласии и любви, детей растить! Все же ты, дурак, своими выходками мне жизнь испортил!
В момент наивысшего напряжения своих магических сил, я вдруг вспомнил капитана де ла Рунге и его взгляд, брошенный в мою сторону, когда он в Гамбурге входил в харчевню.
Тогда на меня смотрел хорошо мне знакомый, по фотороботу, разумеется, некий Йоахим фон Руге, обер-гофмаршал и тайный советник прусского короля Вильгельма I, который одновременно стоял во главе политической разведки Пруссии. Из чего можно смело утверждать, что Пруссия желает упрочению связей Московии с Францией и сама желает примазаться к этому союзу, чтобы за малую плату войти в триумвират великих государств Европы. Вот почему капитан де ла Рунге отказался от роли простого исполнителя чужих приказов, а в уставной капитал нашей торговой компании внес свою акционерскую долю. Правда, по моему мнению, она была несколько маловато, немцы всегда были и остаются прижимистыми людьми, хотят за просто так, на чужом горбу в рай въехать! Ну, а что касается договора о дружбе, то это мы посмотрим, как фишка ляжет!