Гравитация

Ганская Юлия

Гаспар прервал тишину первым, покачав головой и засмеявшись.

— Тебе явно следует обратить внимание на психологию и изучать её более глубоко. У тебя хорошо получается, — он снова принялся за еду и выглядел очень довольным. Я, признаться, ощутила себя почти задетой. Мне казалось, что он отреагирует как-то иначе, но мои ожидания не оправдались.

— Расскажи, что именно ты хочешь узнать, и я попробую это выяснить, — Хорст всегда играл с извращенной честностью, и это я не могла не признавать.

— Я хочу узнать — родные ли мы сестры с Ниной, — произнесла я куда-то в потолок. Может, всё дело в этом, и именно

из-за того, что нас ничего не связывает, Нина оказалась способна закрыть глаза на попытку прикончить меня. Гаспар на долю секунды замер, затем вновь продолжил увлеченно отдавать должное ужину.

— Ты хочешь узнать больше о своей семье? — Полуутвердительно переспросил он.

— Да, — мне было почти физически больно об этом говорить.

— Хорошо, — Гаспар произнес это так, словно поставил точку в диалоге. Когда передо мной возникла чашка и кусок шоколадного пирога на изящном блюдце, я решилась поинтересоваться:

— Как у тебя могут быть такие возможности, которые легко позволят тебе найти то, что ты захочешь?

Положительно, сегодня я только и делала, что развлекала Гаспара. Он снова засмеялся, затем с укором произнес:

— Ван, ты не можешь спрашивать то, на что я буду вынужден ответить тебе заведомой ложью.

— Мы все в какой-то мере лжём друг другу, — я снова увидела образ старого сарая, за дощатой перегородкой которого стоял невидимый человек, и мы оба слышали дыхание друг друга. Но никто не сделал шаг, чтобы снять маски.

Гаспар посмотрел прямо мне в лицо:

— Когда называешь кого-то своим другом, то уже не можешь ему лгать. Это будет равносильно предательству. Ты можешь промолчать, можешь скрыть ту часть истины, которая будет жесткой. Но не лгать.

Несмотря на то, что он сейчас ответил мне на тот вопрос, который я всегда хотела ему задать, этот ответ меня не удовлетворил. Эти правила были вывернуты наружу и выглядели как искривленное отражение, которое и правдиво, и лживо одновременно. Так глубоко в сплетения обмана я не могла зайти, не потеряв контроля, а потому — оставалась на месте и не пыталась их понять, заходя в мутный и губительный водоворот.

Тишина, спокойствие и ощущение безопасности сделали свое дело, заставив меня засыпать с открытыми глазами. Это не могло скрыться от Гаспара, и он уверенно заявил:

— Переночуй сегодня тут, уже слишком поздно.

Возможно, не будь там, в ночи, чьих-то глаз, не будь я настолько расслабившейся и не готовой к спорам, то обязательно отказалась и направилась бы домой. Но я даже обрадовалась тому, что мне не придется возвращаться обратно.

Позже, когда я свернулась в клубок, устроившись в углу большого и мягкого дивана и подтянув под голову подушку, которая так и утягивала в сонную бездну, мне запоздало пришло в голову, что я определенно заняла место хозяина дома. Его гостеприимство однозначно было слишком щедрым. Гаспар снова сделал вид, что я высказала нечто очень забавное, и заявил, что в квартире хватит места для нас двоих. Если он собирался спать на полу, то меня это должно было задеть. Но не задевало, так как я хотела спать, и это делало меня эгоистичной.

Когда я уже совсем засыпала, и всё вокруг медленно затихало, на какое-то мгновение я открыла глаза. Гаспар сидел у стола, занятый какими-то своими делами, и темноту комнаты разгоняла лишь небольшая старинная лампа. Я полусонно наблюдала за мужчиной, откинувшимся на спинку стула и расслабленно что-то листающим. Очередные бумаги и очередные дела.

— Гаспар, — мой шепот звучал слишком громко, как мне казалось. Он повернул голову.

— Что случилось, Ван? — Возможно, что он никогда не прекратит выглядеть почти заботливым, будто это и правда его настоящее лицо. От этой мысли становилось больно.

— Посиди со мной, — если можно на мгновение поверить, что всё это — правда, то почему бы и нет? Почему не воспользоваться шансом?

Он не удивился, не замер от неожиданности. Просто поднялся со своего места, подошел к дивану и осторожно присел на его край, рядом со мной. Лампа едва разгоняла темноту тут, у стены, но лицо Гаспара было достаточно освещено, чтобы я могла его видеть. Он улыбнулся мне, и морщины в уголках рта внезапно сделали его гораздо старше, а выражение лица — мягче. Наверно, Гаспар — совсем не тот, кого следует просить быть рядом. Возможно потому, что под рубашкой прячется сильное тело, тепло которого почти осязаемо, и слишком навязчивы мысли о том, чтобы дотронуться до мягкой кожи, пахнущей травяным шампунем. Ощутить её ближе, чем надо. Возможно это творится со мной лишь потому, что всё выглядит так, словно его действительно волнует моя жизнь. Люди бывают искренними тогда, когда говорят что-то, не подумав, и тогда, когда их баюкает сон. Я снова открываю глаза, уже с трудом, и некоторое время смотрю в лицо Гаспара, а затем спрашиваю:

— Ты знаешь обо мне всё, не так ли?

Он протягивает руку и отводит волосы с моего лба назад, чтобы они не лежали на лице.

— Я знаю, что у тебя на голове шрам. Я знаю, что ты не любишь стоять на месте и ждать. Я знаю, что, если ты идешь к своей цели, то тебя сложно остановить. А ещё, я знаю, что ты не пьешь лекарства, которые тебе выписали в госпитале.

Его рука такая теплая и большая лежит на моих волосах. Он привязывает меня к себе, манипулирует мной, умело дергает за нужные веревочки и не отпускает никуда. Он уделяет слишком много времени тому, чтобы держать меня в пределах своих границ. И это так же делает его уязвимым, как и меня — попытки обыграть его.

Я размышляю, что это и к лучшему. Это означает, что между нами гораздо больше общего, чем между ним и другими. Я ловлю себя на том, что думаю о той рыжей женщине и испытываю раздражение. Но оно и к лучшему. Даже если это правда, которую я бы хотела затоптать и спрятать как можно глубже, которая заставляет меня испытывать неприязнь к самой себе, она придает правдоподобности нашим отношениям. И это поможет тому, что вскоре произойдет. Я закрываю глаза и медленно засыпаю, чувствуя, как пальцы Гаспара ласково касаются моей головы.

За все время, которое я провела вне родительского дома, я никогда не спала так крепко и спокойно, как в эту ночь. Когда я открыла глаза, на улице уже было довольно светло, и я не сразу поняла — где нахожусь. В квартире было пусто, и тишину нарушали только звуки с улицы, которые проникали внутрь через стекло окон. Я потерла глаза, поняв, что одна одинешенька. Встала, дошла до ванной комнаты, где в зеркале меня поприветствовало мятое, но отдохнувшее лицо. На щеке остался след от подушки, волосы стояли дыбом, но в целом всё было просто замечательно.