Граждане
Шрифт:
«Таких совещаний, — говорил он себе, — в эту минуту в одной только Варшаве, наверное, происходит больше сотни. Так нельзя же всю критику принимать на свой счет!»
А Побежий вытянул вперед костлявый палец, словно нацеливаясь им в какую-то невидимую другим мишень, и перечислял все случаи хулиганства и пьянства на стройке. Кузьнар записал в свою книжку фамилии, чтобы завтра вывесить их на черной доске у входа в управление. «Ну, скорей, человече!» — мысленно понукал он Побежего, нетерпеливо слушая его рассказ о прогульщике Выжике, который спаивал молодежь.
— А пробовал
«Наверное, и это тоже моя обязанность! — кипятился в душе Кузьнар. — Брать каждого пьянчужку за пуговицу и объяснять, что ему вредно пить водку…» Скосив один глаз в сторону Тобиша, он видел его лицо, и у него было такое впечатление, будто секретарь хочет положить ему руку на плечо и удержать от какого-то необдуманного поступка. «Мудрец», — повторил он мысленно.
Побежий, сурово на него поглядывая, говорил о том, что на стройке мало заботятся о молодых кадрах. Старики жалуются, что молодые лезут вперед. А может, это они рвутся к работе?
— Верно, — подхватил Кузьнар. — Хороший каменщик обязан не только знать свое дело, но и научить ему подручного.
Он окинул взглядом полную дыма комнату: лица, глаза, шапки… За всех этих людей он, Кузьнар, в ответе, а они его судят каждый день. Он чувствовал себя сейчас в их власти, они подавляли его своей загадочной сдержанностью, они пришли сюда помочь ему советами. Ему не следует выскакивать вперед, его связывает с ними тот общий канат, на котором они вместе тянут Новую Прагу III.
— Мы не одни на свете, товарищи! — Побежий поднял палец вверх, не то предостерегая, не то угрожая.
«Эх, философ турецкий!» — покачал головой Кузьнар, радуясь, что старик кончил. — Кто следующий?
— Я согласен с Побежим, — просипел Мись, неуклюже поднимаясь со стула, и вдруг заговорил быстро, отрывисто, бросая на всех исподлобья настороженные взгляды:
— Я работаю на двадцать первом… и знаю там всех людей. Есть у нас один… Илжек, из деревни. Я его приставил к тачке. Понравился мне паренек. Я в людях разбираюсь. Теперь он уже у меня в подручных. Вот Побежий может подтвердить… Илжек его фамилия. Ну, и что? Пусть мне скажут, правильно это или неправильно? За два месяца выучу его. Будет новый каменщик. Худо ли?
Он обернулся, строго оглядел всех и сел на место.
— Прошу слова! — крикнул с дальнего конца комнаты зетемповец Вельборек. — По вопросу о молодых.
Но сбоку, у стены, хором заговорили об Илжеке:
— Это тот, что побил хулиганов! Один разогнал целую банду!
Кузьнар, облокотись на стол, с интересом слушал то, что говорилось о смелом поступке Илжека, который отогнал хулиганов, напавших на общежитие зетемповцев. «Ага, Илжек, это тот парнишка, что похож на меня», — вспомнил он.
— Вот видите! — он нагнулся к Тобишу. — А вы говорите, что люди у нас не растут.
— Но Челиса он так и не выучил читать! — засмеялся кто-то у окна.
— Так ведь Челис — дубина, — сказал Звежинский, пожав плечами, и ткнул себя пальцем в лоб. — В голове у него червоточина…
— Не в голове, а на совести. Челис милиции боится, это все знают. Он только
Тобиш нахмурился и уткнул нос в свои записи.
— У нас на стройке есть еще, оказывается, неграмотные, — сухо бросил он Кузьнару.
«Челис? — Кузьнар наморщил лоб. — А, это тот бульдозер, растяпа из бригады землекопов».
Вельборек долго говорил о молодых. Сначала он разразился потоком жалоб на мастеров, приводя примеры их эгоистического нежелания делиться своим опытом. Но потом, словно одним взмахом руки, сразу поднял настроение слушателей. Маленький, темный на фоне свежевыбеленной стены, у которой он стоял, он говорил, потрясая кулаком. Кузьнар смотрел на него блестящими глазами из-под насупленных бровей, чувствуя, как у него медленно разгорается кровь. Вельборек был хороший оратор. Указывая на обнаженные поля за окнами, он кричал:
— Они ждут нас, товарищи! И мы, зетемповцы, собственными руками поднимем там стройку! А вы нам поможете. Преодолеем все трудности, товарищи! Долой прогульщиков и пьяниц! Под водительством партии сомкнем ряды и будем работать плечом к плечу. Да здравствует шестилетний план! Не посрамим чести польских строителей!
Он кончил, тряхнув кудрявым чубом. Кузьнар от волнения сжал челюсти и с триумфом посмотрел на аплодировавшего Тобиша. После Вельборека выступало еще несколько человек, а под конец встал передовик Звежинский и, теребя в руках шапку, дал торжественное обещание учить подручных после работы. Последним разбирался вопрос о политической учебе и культурно-просветительной работе. По предложению Тобиша выбрали организационную комиссию из трех человек. В нее вошли Побежий, Тобиш, Вельборек.
— Здорово вы говорили, Вельборек, — дружески сказал Кузьнар зетемповцу, когда они выходили с собрания. Их обоих обступила кучка рабочих. — Что верно, то верно, — скрипел Озимек, прищурив один глаз. — Точь-в-точь, как один парень, которого я знавал в Лионе… Тужится, бывало, тужится, — того и гляди, лопнет…
Озимека оттащили в сторону, не дав ему договорить.
— Знаю, товарищ директор, что вы постоянно смотрите на эти поля, — сказал Вельборек с улыбкой, когда они вышли из дома. — И не думайте, что вы один… Другие тоже смотрят…
Они остановились за углом, глядя на пустынную территорию Новой Праги IV. Кузьнар стоял молча, заложив руки за спину.
— Да, смотрят, — повторил Вельборек вполголоса. — И знаете, как их называют? «Кузьнаровы поля»… «Кузьнаровы поля!»
Он засмеялся, с довольным видом покачивая головой.
После совещания Кузьнар и Тобиш остались на стройке, и у них завязался разговор. Со смесью неприязни и уважения наблюдал Кузьнар этого невзрачного человека со строгим неприветливым лицом. «Ну, чего тебе, собственно, надо?» — сердился он мысленно на Тобиша, с состраданием глядя на его обтрепанные и забрызганные внизу брюки. А секретарь, сгорбившись, расхаживал между окном и письменным столом и приглаживал рукой свои рыжеватые волосы. «Он мой товарищ, и хороший товарищ, — думал Кузьнар, — а не лежит у меня к нему сердце».