Гражданин галактики. Между планетами

Хайнлайн Роберт Энсон

Но знай он заранее, что население «Сису» будет вести себя как благородные, он бы никогда не взошел на его борт, тайком или открыто. Такого он не ожидал. Капитан Крауса, как только получил послание Баслима, сразу же проявил к нему грубовато-отеческое отношение. И Торби предполагал, что команда «Сису» отнесется к нему так же, как и ее капитан.

Он шел по стальному коридору, чувствуя себя приведением среди живых, и, наконец, с грустью решил вернуться в каюту. Но тут он обнаружил, что заблудился. Торби решил пойти обратно по своим же следам – и запутался; он снова пустился в путь, не без колебаний решив, что найдет он свое помещение

или нет, но ему необходимо поскорее отыскать, где тут скрывается туалет, даже если для этого придется сграбастать кого-нибудь и тряхнуть.

Он ткнулся в дверь, за которой его встретил вопль женского возмущения, и торопливо ретировался.

Вскоре после этого его едва не сбил с ног спешащий человек, который заговорил с ним на Интерлингве: «Какого черта ты тут бродишь и тыкаешься куда попало?»

Торби почувствовал прилив облегчения. Даже оскорбление было лучше полного невнимания.

– Я заблудился, – покорно сказал он.

– Почему ты не оставался там, где должен быть?

– Я не знал, что был должен… простите, благородный сэр… да и там не было никакого туалета.

– А! Но он как раз напротив твоей каюты.

– Я не знал, благородный сэр.

– М-м-м… скорее всего. Я не «благородный сэр». Я Первый Помощник Главного Энергетика – и смотри, чтобы ты это запомнил. Идем. – Схватив Торби за руку, он потащил его сквозь толкучку и, остановившись как раз перед тем коридором, который озадачил Торби, провел рукой по шву на металле. – Вот твой кубрик. – Панель отошла в сторону.

Повернувшись, человек сделал то же самое и с другой стороны.

– Здесь туалет для холостяков команды. – Увидев, что Торби смутился при виде странных приспособлений, он, не скрывая презрения, помог ему, затем проводил обратно в каюту. – А теперь оставайся здесь. Поесть тебе принесут.

– Первый Помощник Главного Энергетика, сэр?

– Да?

– Могу ли я поговорить с Капитаном Крауса?

Человек удивился:

– Ты думаешь, что Шкиперу нечего больше делать, как говорить с тобой?

– Но…

Собеседника перед ним больше не было, Торби обращался к металлической панели.

Еду принес молодой человек, который вел себя так, словно поставил поднос в пустой комнате. Торби приложил все усилия, чтобы на него обратили внимание; он вцепился в поднос и заговорил с юношей на Интерлингве. Его поняли, но ответом ему послужило одно короткое слово: «Фраки!» – и Торби уловил презрение, с каким оно было выплюнуто. Фраки была маленькая бесформенная полу-ящерица, питающаяся падалью, с Альфа Центавра Прим III, одной из первых планет, заселенных людьми. Это было безобразное, безмозглое создание, чей образ жизни вызывал отвращение. Ее мясо мог есть только вконец изголодавшийся человек. К коже ее было противно притрагиваться, и она издавала неприятный запах.

Но слово «фраки» означало куда больше. В культуре Старой Земли почти каждое наименование животного служило целям оскорбления: свинья, собака, корова, акула, вошь, скунс, червяк – список был бесконечен. Но ни одно из выражений не несло в себе большего оскорбления, чем «фраки».

Внезапно его потянуло в сон. Но хотя он уже мог повторить жест, при помощи которого открывалась дверь, он так и не смог найти комбинацию толчков и поглаживаний, опускавших кровать, и ночь провел на полу. Завтрак его появился на следующее утро, но теперь он не посмел обратиться к тому, кто его принес, боясь, что снова

натолкнется на оскорбление. Он встретился с другими юношами и молодыми людьми в ванной, что была по другую сторону коридора; пока на него по-прежнему не обращали внимания, он усвоил одну вещь – здесь он может устраивать постирушки. Ему так понравилось бывать здесь, что он забегал в душевую по три раза на дню. Кроме этого, ему вообще нечего было делать. Следующую ночь он опять спал на полу.

Торби сидел, скорчившись, на полу своей каюты, чувствуя тоску и режущую боль при воспоминании о папе и жалея, что оставил Джаббул, когда кто-то поскребся в его дверь.

– Разрешите войти? – на плохом саргонезском спросил мягкий голос.

– Войдите! – ответил Торби и вскочил на ноги. Он увидел женщину средних лет с приятным выражением лица.

– Прошу вас, – сказал он на саргонезском и отступил в сторону.

– Благодарю вас, вы так любезны, – она запнулась и быстро спросила. – Вы владеете Интерлингвой?

– Конечно, мадам.

Она пробормотала на Системном Английском:

– Слава богу хоть за это… саргонезский меня вымотал, – а затем перешла на Интерлингву. – Тогда поговорим на этом языке, если вы ничего не имеете против.

– Как вам будет угодно, мадам, – ответил Торби на том же языке и добавил на Системном Английском, – если вы не предпочитаете другие языки.

Она не могла скрыть изумления:

– На скольких же языках вы говорите?

Торби подумал.

– На семи, мадам. И еще в нескольких я разбираюсь, но не могу утверждать, что говорю на них.

Изумление ее росло прямо на глазах, и она медленно сказала:

– Может быть, я ошиблась. Но – поправьте меня, если я ошибаюсь, и простите мое невежество – мне было сказано, что вы сын нищего из Джаббул-порта.

– Я сын Баслима Калеки, – гордо сказал Торби, – дипломированного нищего милостью Саргона. Мой последний отец был ученым человеком. Его мудрость была известна от одного конца площади до другого.

– Я верю. И… неужели все нищие на Джаббуле так хорошо разбираются в языках?

– Что вы, мадам! Большинство из них говорит только на мусорном жаргоне. Но отец не разрешал мне пользоваться им… разве что только в профессиональных целях.

– Да, конечно, – она моргнула. – Хотела бы я встретиться с вашим отцом.

– Спасибо, мадам. Не хотите ли вы присесть? Простите, что не могу предложить ничего, кроме пола… но все, чем я владею, в вашем распоряжении.

– Спасибо, – она села на пол, сделав это куда с большим усилием, чем Торби, который провел тысячи часов в позе лотоса, напрягая легкие в криках о подаянии.

Торби задумался, не стоит ли прикрыть двери, хотя эта леди – по саргонезским обычаям он воспринимал ее как «миледи», но ее дружеская манера держаться делала ее статус неясным – может быть, оставила их открытыми специально. Он тонул в море неизвестных обычаев, то и дело сталкиваясь с ситуациями, совершенно новыми для него. Он нашел выход из положения, основываясь на здравом смысле и просто спросил:

– Вы предпочитаете оставить дверь открытой или закрыть ее?

– Что? Это неважно. Хотя лучше оставьте ее открытой; здесь живут холостяки, а я располагаюсь в той части корабля, где живут незамужние женщины. Но я пользуюсь некоторыми привилегиями и независимостью, как… ну, как домашняя собачка. Я фраки, которую терпят. – Последние слова она сказала со смущенной улыбкой.