Гражданин галактики. Между планетами
Шрифт:
Крауса, начавший было улыбаться, вскрикнул от изумления. Торби остановился.
– Что он говорит? – вмешалась Матушка Шаум. – На каком языке?
Крауса отмахнулся от нее:
– На моем. Это правда, что он говорит?
– Откуда мне знать? Я не понимаю эту галиматью.
– А… прошу прощения, прошу прощения! Он говорит, что тот старый бродяга, который обитал на площади – он называет его «Баслим», – мертв. Это правда?
– Конечно. Я бы сама вам сказала об этом, знай я, что вы им интересуетесь. Все это знают.
– Все, кроме меня. Что с ним случилось?
– Его укоротили.
– Укоротили?
Она пожала плечами:
– Откуда мне знать? Говорят, что он умер или отравился еще до того, как его успели допросить – так что откуда мне знать? Мне саргонская полиция не доверяет.
– Но если… хотя неважно. Ему удалось обмануть их, не так ли? Это на него похоже. – Он повернулся к Торби. – Продолжай. Заканчивай свое письмо.
Прерванный на полуслове, Торби был вынужден начать все сначала. Крауса с нетерпением ждал, пока он дойдет до слов «я буду уже мертв». «Мой сын – это единственная ценность, которой я владею по смерти; и я вручаю его твоим заботам. Я прошу тебя поддержать его в трудную минуту и дать совет, словно это твой собственный сын. Я прошу, как только позволят обстоятельства, доставить его к командиру любого судна Стражи Гегемонии, сказав, что он похищенный гражданин Гегемонии и нуждается в их помощи, чтобы найти свою семью. Если они захотят оказать помощь, они смогут установить его личность и вернуть к его народу. Все остальное я предоставляю твоей доброй воле. Я обязал его повиноваться тебе и уверен, что он так и поступит; он отличный мальчик, несмотря на его возраст и жизненный опыт, и я доверяю его тебе с легким сердцем. А теперь я расстаюсь с тобой. Я доволен жизнью, которую прожил. Прощай».
Капитан закусил нижнюю губу и его лицо напряглось, как у взрослого человека, который старается удержать слезы. Наконец он хрипло сказал:
– С этим все ясно. Ты готов, парень?
– Сэр?
– Ты отправляешься со мной. Или Баслим не сказал тебе?
– Нет, сэр. Но он сказал мне делать все, что вы прикажете. Я иду с вами?
– Да. Как быстро ты можешь отправиться?
Торби сглотнул.
– Прямо сейчас, сэр.
– Тогда двинулись. Я хочу вернуться на мое судно. – Он оглядел Торби с головы до ног. – Матушка Шаум, можете ли подобрать ему какое-нибудь приличное одеяние? В этом невообразимом тряпье его вряд ли пустят на борт. Хотя неважно; тут по улице есть лавчонка, я ему прикуплю какое-нибудь снаряжение.
Она слушала его с растущим изумлением.
– Вы собираетесь взять его на свое судно? – наконец сказала она.
– Есть какие-то возражения?
– Чего? Вовсе нет… если вас не заботит, что его могут вырвать у вас из рук?
– Что вы имеете в виду?
– Вы что, с ума сошли? Отсюда и до ворот космопорта натыкано не меньше шести ищеек… и каждый из них так и мечтает получить вознаграждение.
– Вы хотите сказать, что его ищут?
– А как вы думаете, чего ради я стала бы его прятать в своей спальне? Иметь с ним дело то же самое, что хватать раскаленную сковородку.
– Но почему?
– И снова – откуда мне знать? Но так оно и есть.
– Но вы же не думаете, в самом деле, что этот мальчишка мог знать о тайных делах старого Баслима…
– Давайте не будем говорить о том, что делал старый Баслим. Я верноподданная Саргона… и мне не хочется, чтобы меня укоротили. Вы говорите, что хотите взять
Крауса потер друг о друга костяшки сжатых кулаков.
– Я-то думал, – медленно сказал он, – что мне остается лишь провести его сквозь ворота порта и заплатить эмиграционный налог.
– Ничего подобного, и забудьте об этом. Есть у вас какая-нибудь возможность доставить его на борт без того, чтобы тащить сквозь ворота?
Капитан Крауса встревожился.
– Они так строго смотрят на все нарушения, что если поймают меня, то конфискуют корабль. Вы просите, чтобы я рисковал моим кораблем… и собой… и всей моей командой.
– Я вообще не прошу вас рисковать. Я сама ломаю себе голову. Просто я рассказала вам, как обстоят дела. Спроси вы меня, я бы сказала, что вы просто сошли с ума, пускаясь на такое дело.
– Капитан Крауса… – сказал Торби.
– Да? В чем дело, парень?
– Папа сказал мне слушаться вас… но я уверен, что он никогда не заставил бы вас рисковать из-за меня своей головой. – Он перевел дыхание. – Со мной все будет в порядке.
Крауса нетерпеливо взмахнул рукой.
– Нет, нет! – хрипло сказал он. – Баслим поручил мне это… а долги надо платить. Долги всегда надо платить.
– Не понимаю.
– А тебе и не надо понимать. Но Баслим хотел, чтобы я взял тебя с собой, поэтому так оно и будет. – Он повернулся к Матушке Шаум.
– Весь вопрос в том, как это сделать. У вас какие-то идеи?
– М-м-м… возможно. Давайте обговорим их. – Она повернулась.
– Отправляйся-ка в свое убежище, Торби, и будь повнимательнее. Я должна выйти.
На следующий день незадолго до наступления комендантского часа большой портшез покинул Веселую Улицу. Патрульный остановил его, и Матушка Шаум высунула голову наружу. Патрульный удивился:
– Уезжаете, Матушка? А кто позаботится о ваших клиентах?
– Ключи у Муры, – ответила она. – Но, как хороший приятель, заглядывай туда. Она – не я, и ей может не хватить твердости. – Она что-то сунула ему в руку, и подношение мгновенно исчезло.
– Так и сделаю. Отправляетесь на всю ночь?
– Надеюсь, что нет. Как ты думаешь, может, стоит обзавестись ночным пропуском? Если успею кончить все свои дела, предпочла бы отправиться прямиком домой.
– Теперь они здорово придираются к ночным пропускам.
– Все еще ищут того мальчишку, что жил с нищим?
– В общем-то, да. Но мы его найдем. Если он удрал из города, то подохнет с голоду – они его затравят; а если он еще в городе, мы его загоним.
– Ну, меня-то с ним вы не спутаете. А как насчет пропуска для старой женщины, которой надо съездить по своим делам? – Она положила руку на дверцу, и из пальцев выглянул кончик банковского билета.
Патрульный взглянул на него и отвел взгляд.
– До полуночи хватит?
– Думаю, что вполне.
Вынув блокнот, он что-то написал в нем и, вырвав листок, протянул его Матушке Шаум. Как только она взяла его, деньги переменили владельца.
– Только не пускай его в ход после полуночи.
– Надеюсь, что буду куда раньше.
Он посмотрел внутрь портшеза, затем оглядел его снаружи. Четыре носильщика стояли терпеливо и молча, что было и не удивительно, поскольку у них не было языков.