Гражданская война в Испании 1936–1939
Шрифт:
Главными свойствами ситуации в республиканской зоне были почти полная бесконтрольность в первые дни восстания, волна стремительных расправ и попытки левого и республиканского руководства остановить насилие. Позднее в Мадриде снова произошло несколько вспышек беззакония. В конце октября 31 заключенного, включая Рамиро де Маэсту [197] , автора «Защиты Испанидад», и Рамиро Ледесма Рамоса, основателя Союза национал-синдикалистского наступления (JONS), вывели из тюрьмы де Лас-Вентас и расстреляли. Еще более отвратительное событие произошло в ноябре, когда силы Франко находились на подступах к Мадриду: 2 тысячи заключенных расстреляли вместо эвакуации в тыл во избежание их освобождения националистами.
197
Маэсту-и-Уитни Рамиро де (исп. Ramiro de Maeztu-y-Whitney) – испанский журналист, писатель и философ, один из мыслителей, заложивших идеологическую основу режима Ф. Франко. Автор книг «К другой Испании», «Кризис гуманизма» и «Защита Испанидад». 19 октября 1936 г. в самом начале гражданской войны, он был расстрелян без суда и следствия на мадридском кладбище Аравака. Известны последние слова де Маэсту,
В сентябре «правительство единства» Ларго Кабальеро в составе социалистов, республиканцев и коммунистов предприняло твердые шаги по восстановлению законности и порядка. Оно учредило народные трибуналы, бывшие, при всем несовершенстве, шагом вперед, и муниципальные советы вместо патрулей, членов которых отправили на фронт – в результате число грабежей и убийств быстро сократилось.
Даже в разгар насилия лидеры всех партий и организаций делали все возможное для спасения людей. В Мадриде президент Асанья сумел спасти монахов из своего старого колледжа в Эскориале. Министр внутренних дел Гаранса спас Хоакина Руис-Хименеса [198] . Пассионария вступалась за многих, включая монахинь, так же поступал Хуан Негрин и многие другие. В Каталонии Компанис, Вентура Гассоль, Фредерик Эскофет и другие руководители Женералитата, ректор университета Пере Бош-Гимпера, вожак анархо-синдикалистов Хоан Пейро и другие громко осуждали убийства и помогли сотням возможных жертв бежать или покинуть страну. Так происходило не только в больших городах. Во многих городах поменьше и в деревнях гражданские губернаторы, учителя, мэры и прочие делали все возможное для защиты заключенных от самосуда, даже когда силы националистов уже стояли на пороге [199] .
198
Хоакин Руис-Хименес – бывший министр образования, профессор и адвокат, один из лидеров левохристианской оппозиции. (Прим. ред.)
199
В Уэльве гражданский губернатор Диего Хименес Кастельяно делал все возможное для защиты заключенных правых. 12 августа в Ла-Нава-де-Сантьяго (Бадахос) городской совет не дал толпе поджечь церковь с 63 правыми заключенными (Francisco Espinosa. La columna de la muerte. P. 165, 166). В Сафре мэр Гонсалес Барреро спас заключенных перед самым приходом войск майора Кастехона (Espinosa. La columna de la muerte. P. 30). В Пособланко старший учитель Антонио Баэна предотвратил нападение на городскую тюрьму (Juli'a. Victimas… P. 165).
В общей сложности за период Гражданской войны в республиканской зоне набралось 38 тысяч жертв красного террора – почти половина из них погибла в Мадриде (8815) и в Каталонии (8352) весной-осенью 1936 года [200] . Когда волна расправ улеглась, республиканцы испытывали к ним смешанные чувства. Большинство чувствовало отвращение к казням: анархистка-интеллектуалка Федерика Монтсени говорила о «кровожадности, в которой раньше нельзя было заподозрить честного человека». Пассионария неоднократно вступалась за обреченных, но другие коммунисты относились к насилию фаталистически. Посол Сталина, как говорят, сказал, пожав плечами, что в такое время всегда всплывает пена [201] . Сомнительный довод, что насилие другой стороны было куда хуже, стал использоваться только в 1937 году, когда набрала силу республиканская пропаганда. Но разница в закономерностях насилия значила, наверное, даже больше, чем точное число жертв.
200
Ibid. P. 412; см. также: G. S'anchez Recio. Justicia y guerra en Espa~na. Los tribunales populares. Alicante, 1991. Энрике Морадиэлос (Moradiellos) поднимает число жертв до 60 тыс. (1936. Los mitos de la guerra civil. P. 129).
201
Имеется в виду Марсель Израилевич Розенберг (1896–1938), первый представитель СССР в Лиге Наций и полпред СССР при республиканском правительстве. 5 марта 1938 г. расстрелян в Москве. (Прим. ред.)
Глава 9. Белый террор
Убийства и репрессии в «белой» части Испании действительно подчинялись совсем другой закономерности. Понятие limpieza, «зачистка», стало важнейшей частью стратегии мятежа, и этот процесс начинался немедленно после занятия той или иной области.
В инструкциях генерала Молы по марокканской зоне от 30 июля войскам приказывалось «уничтожать левые элементы, коммунистов, анархистов, профсоюзников, масонов, других» [202] . Генерал Кейпо де Льяно, характеризовавший свое движение как «чистку испанского народа», не перечислял «враждебных партий», а просто называл врагом любого, кто симпатизирует «современным социальным течениям или просто движениям демократического и либерального направления» [203] .
202
Mohammad Ibn Azzuz Akin. La actitud de los moros ante el Alzamiento. Algazara, 1997. P. 102.
203
Dionisio Ridruejo. Escrito en Espa~na. Buenos Aires, 1964. P. 94.
Националисты считали своим долгом интенсивное подавление и даже уничтожение всех ростков демократии, расцветших при республике, к тому же им приходилось расправляться с враждебным большинством во многих частях страны. Один из пресс-атташе генерала Франко, капитан Гонсало де Агилера, даже сказал американскому журналисту Джону Уитакеру, что им приходится «убивать, убивать, убивать» всех красных, «истребить треть мужского населения и очистить страну от пролетариата» [204] .
204
Casanova. Morir, matar. P. 11.
Между
Репрессии в националистской Испании начинались сразу после захвата района. Первыми убивали (не считая захваченных в бою – тех часто пристреливали на месте) профсоюзных вожаков и представителей республиканской власти, в первую очередь гражданских губернаторов и мэров, а также других сохранивших лояльность чиновников. С самого начала уничтожали даже тех республиканцев, кому обещали жизнь в обмен на сдачу.
Убивали или бросали в тюрьмы также офицеров, сохранивших верность правительству. По армейской традиции офицеров-лоялистов и нейтралов полагалось при возможности отдавать под военный трибунал. Колеблющихся чаще арестовывали, а тех, кто продолжал служить правительству, включая семерых генералов и одного адмирала, расстреляли на месте за «мятеж». Эта поразительная подмена понятий происходила и в ВМФ, где националисты называли «мятежниками» моряков, следовавших указаниям Министерства ВМФ.
С продвижением войск поднималась новая, еще более мощная волна расправ: Фаланга, а кое-где и карлисты приступали к безжалостным массовым чисткам. Их целью были профсоюзные вожаки, правительственные чиновники, левоцентристские политики (были расстреляны 40 депутатов кортесов от Народного фронта) [205] , интеллигенция, учителя [206] , врачи, даже машинистки революционных комитетов. Фактически в опасности был любой, кто подозревался в голосовании за Народный фронт. В Уэске расстреляли сто человек, обвиненных в принадлежности к масонам, хотя в городской ложе не насчитывалось и дюжины членов [207] .
205
См.: Santos Juli'a. Victimas… P. 92.
206
Учителя были среди наиболее пострадавших от расправ националистов. В первые же недели было убито несколько сотен учителей: 20 в Уэльве, 21 в Бургосе, 33 в Сарагосе, 50 в Леоне и т. д. См.: Jes'us Crespo. Purga de maestros en la guerra civil. Valladolid, 1987; F. Morente. La represi'o sobre el magisteri // Actes del IV Seminari sobre la Rep'ublica i la guerra civil. P. 80 f.
207
См.: Santos Juli'a. Victimas… P. 94.
Двойниками республиканских «чека» на контролируемой националистами территории были местные комитеты, обычно включавшие видных «правых» вроде главного землевладельца, командира местной Гражданской гвардии, фалангиста и очень часто священника, хотя некоторые с риском для своей жизни пытались предотвратить расправы, Комитет обычно разбирался со всеми известными или подозреваемыми либералами, масонами и левыми. Кто-то из арестованных мог наговаривать на других в панической попытке спасти свою жизнь, но чаще жертвы были или потрясены, или отчаянно дерзки. На казнь их тащили со скрученными за спиной веревкой или проволокой руками. В Наварре священник оптом отпускал баскским националистам грехи перед расстрельным рвом, в большинстве же случаев приговоренных группами ставили у кладбищенской стены. Те, кто желал умереть с достоинством, кричали «Viva la Republica!» или «Viva la Libertad!» – подобно тому, как приговоренные к смерти националисты восклицали «Viva Espa~na!».
Фаланга часто подбирала себе жертв в местной тюрьме, если вне ее не удавалось найти подходящих кандидатов на казнь, – в одной только Гранаде так расстались с жизнью 2 тысячи человек. Неизвестно, какова была доля схваченных дома или на работе и потом расстрелянных ночью, при свете автомобильных фар. Слыша ночной порой отдаленные выстрелы, люди, позабыв про сон, испуганно крестились в своих постелях. Трупы «клиентов», как их часто называли, оставляли на виду – на грудь профсоюзникам клали в качестве доказательства вины их членские карточки.
Кое-где – например в Севилье или Уэльве – палачи использовали специальные грузовики, прозванные «мясными фургонами», отвозившие тела на кладбища [208] , хотя иногда трупы оставляли на виду как предостережение. Так поступили с телом матери коммунистического вожака Сатурнино Барнеро, пролежавшим на севильской площади Пумарехо несколько дней. В Уэльве долго лежало на тротуаре тело кондитера, швырнувшего сандалию в генерала Санхурхо после неудавшегося путча в августе 1932 года. Практика выставления трупов напоказ продолжалась довольно долго [209] , пока руководству националистов не пришлось настоять на захоронении тел из санитарных соображений [210] .
208
См.: Juli'an Casanova. Morir, matar, sobrevivir. P. 106.
209
Ibid. P. 107.
210
«В местах моих полевых исследований тела первоначально сваливали в мелкую яму, но лишь слегка присыпали землей, так что они гнили у всех на виду. Среди самых мучительных и ярких воспоминаний, которые я услышала, – истории о том, как маленькие дети с матерями приходили на места захоронений и какие ужасы там видели. Один информатор поведал, как его вдруг осенило, что брызги на стволах сосен вокруг могилы – это кровь и ошметки мозгов. Другой описывал, как мать спустилась в могилу, чтобы забрать на память хотя бы одежду отца. В культуре, придающей особое значение долгу живых перед мертвыми, невозможность похоронить близкого человека может спровоцировать как чувство публичной опозоренности, так и ощущение вины перед мертвыми». См.: Рейншоу Л. Правда вскрывается: как поменялись местами разоблачения и утаивание в «политике памяти» в Испании // НЛО. 2009. № 100. (Прим. ред.)